должен знать, прежде чем наткнусь на нее. Но Кэтрин никогда не говорила со мной о Линдене.
— Винила ли она полковника Харриса в том, что он не передал ее дело должным образом в надлежащую инстанцию? Или Леттис за то, что она не объяснила опекуну, насколько важно это для Кэтрин?
— Говорю вам, мне это неизвестно. Но уверен, что Чарлз сделал бы все, что мог, если бы знал. Хотя бы ради Леттис. Он ее обожал.
— Но он не знал?
— Не могу ответить. Могу сказать, что его штаб был завален письмами от людей, которые хотели получить сведения о своих сыновьях, мужьях, возлюбленных. Однажды он сказал, что чтение этих писем является для него самой тяжелой работой. Иногда их посылали не по адресу, теряли.
— Но, конечно, не письмо от его подопечной? Оно бы не было засунуто в мешок вместе с дюжинами остальных и забыто?
На этот раз Уилтон встал.
— Вы пытаетесь вытянуть из меня какие-то признания, Ратлидж. Я не знаю, что было не так с Линденом. Не думаю, что кто-то знает. Я уверен, что Чарлз сделал бы для этой пары все, что смог, он бы попытался помочь Кэтрин. О господи, он делал все, что мог, для всех в Аппер-Стритеме, так почему не для нее? О том, что делала военная служба, можно было только догадываться. Какой-нибудь неграмотный дурак, сидящий за заваленным бумагами столом в Уайтхолле, мог посчитать своим личным долгом предотвратить любые отношения между военнопленными и его согражданами, что бы ему полковник ни говорил. Аморально, согласен. Но это не имело особого значения; война была почти окончена, и, если бы Линден остался жив, он мог бы сам все сказать. Кто мог предположить, что он умрет от инфлюэнцы? Она все еще убивает людей, никто не может чувствовать себя в безопасности.
— Но, поскольку его забрали отсюда, он умер в одиночестве, и никто не сообщил Кэтрин. Она узнала все гораздо позже.
Уилтон резко засмеялся:
— На войне вы не можете переживать за тех парней, которых посылаете на смерть. Я командовал эскадрильей, я знаю весь этот ад. Человек разлетается на куски от взрыва в траншее, горит в огне, задыхается от газа, лежит, разлагаясь, в грязи. Вы делаете все, что можете, пишете письма о его храбрости, о том, сколько он сделал для своей страны, каким примером он был для своих товарищей, но вы даже не запоминаете его имя, тем более его лицо! У Линдена, как и у любого солдата, был шанс. По крайней мере, она узнала, что с ним стало и где он похоронен!
Ратлидж следил за выражением лица капитана, вспоминая, как Кэтрин Тэррант выглядела, когда говорила о поисках Линдена, и что сказала Салли Давенант о любви Уилтона к полетам, превратившейся в агонию жарких сражений, смерти и страха.
— Это слабое утешение для страдающей страстной женщины.
— Неужели? После всех убийств я вернулся домой героем. Живой и невредимый. Меня пригласили во дворец. Обращались как с королевской персоной. Но я был в госпитале в Дорсете и никогда не забуду, как туда привезли мужчину, которого нашли во Франции. Не знали, кто он, англичанин или немец, оболочка человека, голодающего и просящего подаяние на дороге, может, год, а может, и больше, получеловека- полузверя, хуже Хикема. Я смотрел на него и думал о том, как меня мучили кошмары, будто я сгораю в автокатастрофе, но оказывается, есть и худшие вещи! Более страшные, чем быть слепым или безруким- безногим, с обожженными легкими, со снесенным от выстрела лицом, со сгнившими кишками. Прийти домой живым и не знать, что все закончилось, — это самый страшный ад, какой я могу себе представить!
У Ратлиджа кровь застыла в жилах. Уилтон кивнул и вышел, не понимая, что наделал.
В темных глубинах сознания он услышал смех Хэмиша и залпом прикончил виски. Оно жаром разлилось по телу, слезы едва не выступили на глазах от удушья. Или это были просто слезы?
Он сам себе резко скомандовал. Только не это! Его переполняли эмоции, потом пришла тупая боль отчаяния. Думай, парень. Ради бога!
О чем они говорили? Нет, о ком? Кэтрин Тэррант.
Что делать с Кэтрин Тэррант, как найти к ней ключ? Отмахнувшись от Редферна — виски все еще обжигало горло, — он вышел из бара.
На этот вопрос должна была ответить другая женщина. Салли Давенант.
Глава 11
На следующее утро Ратлидж успел перед самым дознанием спросить у инспектора Форреста, не знает ли тот, кто выплачивает Мейверсу пособие. Форрест покачал головой:
— Я даже не знал, что он получает пособие. Зато теперь понятно, почему он палец о палец не ударит, если только не приходит желание поработать. Его отец служил у Давенантов. Спросите миссис Давенант, может, ей что-то известно.
Коронерское дознание проводилось в гостинице; оно привлекло многочисленных зрителей. Люди приходили пораньше, чтобы занять лучшие места, и терпеливо ждали чего-то интересного, подмечая, кто пришел, а кто нет. Соседи обменивались замечаниями. Интересно, обнародует ли приезжий из Лондона свои находки? Самое главное — удалось ли ему что-нибудь обнаружить? Хотя никому не предъявили обвинение и никого не арестовали, ходили слухи, что сержант Дейвис почти всю ночь провел в Уорике. Вполне возможно, что убийца все же не местный, не из Аппер-Стритема. Многие местные жители готовы были поручиться, что полковника застрелил Берт Мейверс. Однако их надежды не оправдались.
Коронерский суд своевременно заслушал все показания, начиная с описания луга, на котором нашли тело. Под конец представители полиции попросили продлить расследование на неопределенный срок, так как необходимо провести дополнительные мероприятия. Заседание продолжалось всего полчаса. Пожилой коронер, приехавший из Уорика, согласился на продление расследования и распрощался со словами:
— Значит, все решено.
Кивнув Форресту, он вышел на улицу, сел в свой экипаж и укатил. Его сопровождал ропот недовольных.
Сержант Дейвис в тот день вернулся из Уорика в шесть утра; ему предстояло давать показания, ведь тело полковника обнаружил именно он. Ночь у него выдалась трудная, он устал и злился на всех. К тому же, как оказалось, проездил он зря.
— Нет оснований полагать, что убийца приехал сюда на поезде, — сказал он. — Никто не сообщал, что встретил в городе чужаков. Возможно, убийца приехал из других краев, но за то, что он прибыл не из Уорика, я готов поручиться.
Ратлидж, в общем, и не ждал ничего другого. Поблагодарив сержанта, он пошел догонять Салли Давенант. Та на ходу беседовала со знакомой — темноволосой женщиной в сером пальто. Прежде чем Ратлидж поравнялся с женщинами, они распрощались. Салли с вежливой улыбкой развернулась к нему:
— Доброе утро, инспектор!
Утро действительно было добрым. Небо имело тот оттенок синевы, какой бывает лишь в июне. В воздухе витал аромат роз — плетистых в живых изгородях и чайных в садах. Повсюду пели птицы и смеялись дети. В такой день как-то не хотелось думать о смерти.
— Мне нужно поговорить с вами, — сказал Ратлидж. — Не выпить ли нам чаю?
— С удовольствием, особенно после такого сурового испытания, — ответила Салли.
Они повернули назад, к «Пастушьему посоху».
— Я пришла на дознание только ради Марка. Рада, что вы не потребовали присутствия Леттис. По словам Марка, ей сейчас очень тяжко, — вздохнула Салли.
Не желая отвлекаться, Ратлидж сказал:
— Я хотел расспросить вас о Мейверсе. Вы не знаете, кто назначил ему пособие? Может быть, ваш покойный муж? Не предназначалось ли пособие его отцу, как и дробовик?
