топчущих её воинов. Педзетайры шли в бой босыми[5], но грубая кожа у них на подошвах, уже в детстве не уступая подметкам сандалий, позволяла успешно игнорировать неудобства.
Массивные нащечники почти полностью прятали лицо, оставляя открытыми лишь глаза и нос. Шлем Андроклида похож на древние коринфские. С десяти шагов еще отличишь, благодаря бросающемуся в глаза козырьку вместо стрелки-поносья, но дальше отойдешь и уже не разобрать, есть ли разница. Начищенная бронза сверкала на солнце. Она не столь нагрета, как матовая, выкрашенная в синий цвет поверхность шлема Таная, но тот сильнее открыт и лохаг, чье лицо обдувает разгулявшийся к полудню ветер, испытывал неудобств гораздо меньше, чем декадарх, идущий приставным шагом, ссутулившись, как и все в македонской фаланге. Воины движутся левым боком вперед, иначе нельзя, ведь сариссу можно удержать лишь двумя руками, щитом при этом управлять невозможно, тот висит на шейном ремне, поддерживается локтем. Голова каждого бойца повернута налево, нащечники андроклидова шлема, выступавшие далеко вперед и вниз, для защиты горла, упирались в наплечник, затрудняя декадарху обзор.
– Да-а-нос, да-а-нос, – монотонно тянули воины, – смерть, смерть.
Таксис Кратера хищно скалился[6] девятью десятками зубов на длинных древках, растянутых на половину стадии. Это если только первый ряд считать. А учесть все, что смотрят прямо в грудь наступающим навстречу этолийцам – любая акула лопнет от зависти.
– Кратер! – прокричал Танай, не отрывая взгляда от противника, – они нам в бок ударят! Ты видишь?
Лохаг шел угловым, и щит товарища не прикрывал его от пельтастов, что маячили правее края македонской фаланги среди зарослей низкорослых маквисов на полого уходящих вверх склонах горы. Да этолийцы и без них довольно тревожно для македонян растянули свой строй. Если еще учесть, что шеренг там вроде бы угадывается поболее…
– Вижу, – спокойно ответил таксиарх и, повернув голову направо, высмотрев в последней шеренге урага, замыкающего декады, в которой шел сам, приказал, – всех «помощников» из тыла на правое крыло.
«Помощники», слуги, что полагались по одному каждой декаде, обычно занимались выносом раненных, но иногда и участвовали непосредственно в бою, для чего им выдавались пращи и короткие мечи. Легковооруженные бегом заняли предписанную позицию, их всего сотня.
Неандр, димойрит, начальник полуряда, шедший в той же, шеренге, что и таксиарх, с сариссой, поднятой почти вертикально, негромко произнес:
– Не сдюжат, маловато их.
Если уж димойрит из глубины строя разглядел явное превосходство противника в пельтастах, то Кратеру сие и объяснять без надобности.
– Верно говоришь, – согласился таксиарх, – надо бы у Мелеагра позаимствовать, ему фланги прикрывать без надобности.
Кратер подозвал гипарета[7], державшегося неподалеку, вне строя, и коротко изложил ему задачу.
– Только, парень, быстрее беги, скоро тут жарко будет.
Совсем скоро. Фаланги сблизились уже на пятьдесят шагов.
Если бы Танай или Андроклид могли сейчас взглянуть налево, то увидели бы извилистый частокол копий, растянувшийся на две с половиной стадии. Три таксиса, из которых крайний левый лично возглавлял Антипатр, двигались небольшим уступом, однако, против обыкновения вперед немного забирало именно крыло регента: Танай, не отрывавший глаз от этолийских пельтастов, не торопился в атаку без прикрытия и ориентировавшиеся на него полторы тысячи воинов шли медленнее своих соседей.
– Может выставиться вправо, пока не поздно? – крикнул лохаг, – как Мелеагр, в восемь рядов?
– Приказ регента! – возразил Кратер, – да и поздно уже. Начнем суетиться, с разбега сомнут.
До вражеской фаланги тридцать шагов. Этолийцы не спешили атаковать с разбега, как любят спартанцы, шли неспешно, ободряя себя ритмичным речитативом.
Все ближе и ближе. Андроклид видел их светящиеся веселой злостью глаза. Передние держат четырехлоктевые кизиловые копья на уровне пояса, бойцы второго ряда уже подняли их над плечами товарищей, чтобы колоть сверху вниз. Но прежде чем бить, еще надо избежать македонских сарисс.
Все мысли прочь, лицо спокойно, шаг размерен. Сковать их страхом, пусть глаза мечутся, колени дрожат.
Вот сейчас… Все ближе. Еще немного. Еще…
– Алалалай! – закричал лохаг прославление Аресу.
– Алалалай, Аргеады! – подхватил Андроклид, а следом за ним и все.
– Эниалий[8]! – взревели в ответ этолийцы, принимая на свои большие щиты наконечники македонских сарисс, отражая их вверх, заученным движением. Они не наемники, граждане, но плох гражданин эллинского полиса, если никогда не стоял в учебном строю, не работал копьем и щитом.
Две грозовых тучи столкнулись посреди ясного, ослепительно голубого неба, извергнув молнию. Раскаты грома, нарастая, побежали вдоль частокола копий, с треском ломающихся о щиты. Рев тысяч глоток, в первые мгновения слитный и разборчивый, стремительно превратился в какофонию, что затихая в одном конце поля, немедленно взрывалась с новой силой в другом, чтобы, отразившись от взбегающих полукружьем амфитеатра склонов Каллидромона, вернуться к истоку.
– Н-н-н-а-а-а-а! – Андроклид энергично качнул сариссой вперед, шагнул, качнул снова, чувствуя, как наконечник подбрасывает вверх.
Вражеский гоплит упал, но сразил его не декадарх, а Медон, стоявший во втором ряду, чуть-чуть правее. На место павшего немедленно заступил его товарищ. Этолийцы отчаянно проталкивались сквозь лес македонских копий, добиваясь успеха лишь ценой большой крови. Не спасали массивные аргивские щиты и поножи: македоняне просто сбивали гоплитов с ног, монотонно толкая сариссы вперед. Каждый педзетайр превратился в подобие тарана. Никакой слаженности, ритма, под который враг мог бы подстроиться, вписаться в его рисунок. Сариссы бьют хаотично, но в этом и кроется сила фаланги.
Еще пара шагов и македоняне остановились. Ближний бой – гибель. Стоит врагу подобраться вплотную, как реки крови польются уже на другой стороне.
Строй этолийцев начал загибаться, охватывая фалангу македонян. Чтобы воспрепятствовать удару в бок, Танай и вся его декада вынуждены были развернуть свои копья вправо. Лохаг отодвинулся на два шага назад, останься он на месте, открыл бы свой левый бок под удар.
– Андроклид, держишь угол!
– Понял!
Неандр, чья сарисса подпирала голубой небосвод, молниеносно сориентировался и без приказа лохага велел своему полуряду опустить копья на правую сторону, чуть выставившись вбок. Для вражеских пельтастов, которые, набегая с воплями, собирались обрушиться на задние ряды правого края фаланги, это стало неприятным сюрпризом. Получился удар растопыренными пальцами и волна легковооруженных схлынула, огрызаясь дротиками. Вслед им полетели свинцовые снаряды «помощников» и бездоспешные пельтасты не просто отошли, но обратились в бегство, неся большие потери.
Этолийских гоплитов это не остановило, они продолжали давить на фланг македонян, который постепенно сминался, растягиваясь в клин. Уже Медону и стоявшим за ним бойцам приходилось все сильнее отклоняться вправо, только Андроклид, оставшийся в одиночестве на вершине тупого угла, в который превращался правый край фаланги, еще недавно геометрически идеальный, продолжал ритмичными толчками сариссы сдерживать напор врага.
Повсюду треск, лязг, хрип, рев. Перед глазами мельтешат оскаленные, брызжущие слюной, перекошенные бородатые лица. Один из гоплитов, протолкался-таки почти вплотную к Андроклиду, взмахнул копьем, но ударить не успел: стальная змея ужалила его прямо в рот, декадарху опять помог кто- то из задних.
Откуда-то слева по рядам этолийцев пошла волна воодушевления. Декадарх не видел, что там происходит, но необъяснимо ощутил нарастающий жар в той стороне. Противник прорвался на расстояние
