Да, очень приятно освободиться от всего, что лежало мертвым грузом в памяти. Она с нетерпением и беспокойством ждала ответа. Шли дни, недели, письмо не приходило, и беспокойство превратилось в глухой ужас. Она смертельно оскорбила профессора. Он впал в ярость. Действительно, иного ожидать не приходится. Лиза пыталась представить себе, как велик его гнев. Снова начала задыхаться (на сей раз акт феллатио оказался явно ни при чем); пришлось отменить три выступления из-за болезни. Однажды утром, проходя из кухни в спальню тети с завтраком, она уронила поднос: ей послышался громоподобный голос Фрейда, проклинающий ее.
Лиза страдала от ночных кошмаров. Однажды она так сильно стонала, что тетя, опираясь на палку, приковыляла в ее спальню и склонилась над кроватью с побелевшим, как ночная рубашка, лицом. Лизе снилось, что она столкнулась на лестнице с человеком, поднимавшимся в ее квартиру. Он торопливо снял мягкую фетровую шляпу и объявил, что он — Человек-Волк, и пришел, чтобы отвести ее к Фрейду. Она испугалась, но незнакомец вежливо, мягким тоном объяснил, что профессор просто хочет вместе с ней просмотреть все географические названия в тексте и заменить их на подлинные. Лиза пошла с ним, но вместо того, чтобы направиться к дому Фрейда, он привел ее в лес. Ему нужна помощь, объяснил он и показал несколько порнографических фотографий девушки, которая стоя на коленях, нагнувшись, мыла пол, с задранной до пояса юбкой. Только так он способен получить удовлетворение, сказал незнакомец, только разглядывая такие картинки. Она серьезно поговорила с ним, и, кажется, он остался доволен. Они стояли возле озера, Лиза любовалась лебедями. Она
Когда, наконец, письмо пришло, Лиза несколько часов не решалась вскрыть конверт. Наконец трясущимися руками развернула бумагу. Стала читать, поморщилась от боли (но в основном из-за параграфа, где говорилось о внуке профессора). Вся покраснела, прочитав о своей описке, мучительно долго пыталась вспомнить причину, но безрезультатно. Однако в целом тон послания оказался намного мягче, чем она заслужила.
Дорогая фрау Эрдман,
Спасибо Вам за письмо от 29 марта. Я, разумеется, нашел его чрезвычайно интересным, в том числе и любопытную описку: «…я действительно им была» вместо «он (Ваш отец) …им был». Все же ее намного превосходит плод невнимательности одного из моих английских друзей, выразившего сочувствие моим неудобствам из-за «troulesome jew», вместо «jaw».[26] Косвенным образом, она и послужила причиной того, что я так долго Вам не отвечал. Я имею в виду мою челюсть. Пришлось перенести еще одну операцию, и, боюсь, я серьезно задержал свою корреспонденцию.
Рад, что Вы и Ваша тетя чувствуете себя хорошо. Что касается Вашего вопроса о здоровье внуков: маленький Хайнц умер в возрасте четырех лет. С его уходом из моей жизни исчезла любовь.
Вернемся к нашему делу. Я собираюсь опубликовать историю болезни в ее нынешнем виде, несмотря на все недоработки. С Вашего разрешения, я готов добавить постскриптум, в котором изложу и проанализирую новые факты, изложенные в письме. Мне придется особо подчеркнуть, что врач должен доверять своему пациенту так же, как пациент врачу.
Я вспоминаю Гераклита: «Душа человека — далекий край, его не достигнешь и не осмотришь». Думаю, с ним можно поспорить; однако успех в подобном мероприятии всецело зависит от того, удасться ли нам построить гавань честности, обеспечив безопасный проход сквозь нагромождение прибрежных утесов.
С самым искренним уважением,
Зигмунд Фрейд
Лиза ответила коротким письмом. Она поблагодарила профессора за снисходительность и призналась, что очень переживает из-за того, что ее предчувствия неизменно сбываются. Она испытывает угрызения совести, словно каким-то образом ответственна за смерть ребенка. Лиза не ожидала ответа; более того, она настоятельно просила не утруждать себя. Однако спустя несколько дней появилось письмо из дома на Бергассе:
Дорогая фрау Эрдман!
Не стоит расстраиваться из-за смерти моего внука, события, принадлежащего далекому прошлому. Несомненно, когда умерла его мать, в мальчике уже таился смертельный недуг. Накопившийся за годы занятий психоанализом опыт заставил меня поверить в существование телепатии. Если бы довелось прожить жизнь заново, я посвятил бы ее изучению этого явления. Ясно, что Вы обладаете особой чувствительностью. Подобные вещи не должны чрезмерно беспокоить Вас.
На самом деле, один из Ваших снов убедил меня еще во время собеседований в том, что Вы обладаете вышеназванной способностью. Наверное, Вы уже забыли его. Судя по сделанным тогда записям, Вам снилось, что в церкви в Будапеште идет венчание мужчины и женщины средних лет. Обряд наполовину завершился, и тут один из приглашенных встает, вытаскивает пистолет из кармана и стреляет в себя. Невеста кричит, — это был ее бывший муж, — и падает в обморок. Когда Вы пересказали сон, мне сразу стало абсолютно ясно, что он относится к трагедии, имевшей место чуть раньше в том же году (1919), в Будапеште. Один из моих наиболее талантливых коллег, практиковавший в нынешней столице Венгрии, женился на даме, с которой поддерживал тесные отношения восемнадцать лет. Она не желала разводиться со своим мужем, пока не устроит судьбу дочерей. В день свадьбы ее бывший супруг покончил с собой. Уверен, Вы уловили все это в моем рассудке, а потом соединили с основной для Вас проблемой матери, — разумеется, я остаюсь при своем убеждении, что именно она послужила первопричиной всех Ваших бед.
Вы сами присутствовали во сне как «туманная» фигура, которая поддерживала лишившуюся чувств женщину, сознавая при этом, что жених нуждается в Вашем внимании в большей степени, чем позволяют приличия. Известно, что мой коллега имел весьма неоднозначную связь с дочерью дамы, на которой женился. Девушка одно время была моей пациенткой.
Должен добавить, что ни один человек в Вене, кроме меня и ближайших товарищей, не знал о трагедии во время свадьбы моего друга, и Вы никак не могли услышать или прочитать о ней. Я с удовольствием включил бы сон в свою статью, но не имел права воспользоваться несчастьем коллеги, тем более что он не вполне здоров и верит в существование телепатии.
Я рассказал все это, только чтобы показать, что Ваш дар проявляется совершенно неосознанно. Тут ничего сделать нельзя. Вы не в силах повлиять на него, так же, как неспособны превратить Ваш прекрасный голос в воронье карканье. Не стоит и пытаться.
Желаю Вам всего наилучшего.
С самыми добрыми пожеланиями,
Зигмунд Фрейд
Заметив, как неожиданно повеселела и расцвела племянница, тетя Магда предположила, что у нее появился некий друг. Впрочем, какой бы ни была истинная причина, тетя испытала немалое облегчение. Она уже испугалась, что бедняжке опять предстоит пережить нервное расстройство.
На самом деле, Лиза чувствовала необычайную близость к Фрейду: гораздо больше, чем много лет назад, когда она посещала его почти каждый день. Подобное ощущение охватило ее из-за общего тона последнего письма. Такая неожиданно теплая интонация; восхваления ее голоса и уникальной психической способности, и главный знак внимания — особое доверие, ведь он поделился с ней тайной, трагической историей своего коллеги. Здесь кроется что-то странное. Конечно, Фрейд не лжет: он не способен на обман. Лиза хорошо помнила сон, — весь, кроме части, которую профессор специально отделил от остальных, словно желая обратить ее внимание именно на тот эпизод. Она не могла припомнить, что присутствовала
