приравнять к госслужащим со всеми причитающимися льготами и доплатами и полным социальным пакетом! И понятно, председатель бюро секции окажется госслужащим более высокого ранга, чем рядовой член; секретарь Союза и уж тем более первый секретарь Союза будут соответствующим образом тарифицированы и премифицированы; а где госчиновники, там и коррупция: за получение (и сохранение) членства в таком Союзе не грех разок и «отстегнуть» в карман нерядовому чиновнику и затем «отстёгивать» более или менее регулярно, разумеется строго «по чину».
Ну и строгая профессиональная дисциплина придёт на смену творческой анархии и произволу. Идейная дисциплина прежде всего. Выговоры с занесением, предупреждения о неполном служебно- творческом соответствии, показательные исключения особо проштрафившихся. Из бардака получится барак, зато в бараке станет тепло и сытно. Хорошая задумка — однако слишком затратная, не правда ли? Да ведь наверняка отыщутся «уклонисты» от проживания в писательском бараке — и как быть с ними? Не сажать же? Мне приснилось, что на затратах можно сэкономить, да и на «посадках» тоже. Для этого достаточно принять всего три взаимосвязанные меры: 1. Вернуться к практике советских лет, когда все издательства выплачивали Литфонду определённый процент, печатай они хоть Пупкина, хоть Пушкина. Пушкина печатали чаще — и большими тиражами, — и он кормил советских писателей. Теперь — постсоветских — кормить будут Паоло Коэльо, маркиз де Сад, Дарья Донцова и всё тот же Пушкин. 2. Ввести льготное налогообложение на издание книг членов Единого Союза Писателей. И, напротив, задавить двойным и тройным налогом издательства, печатающие современных русских писателей, в Единый Союз войти не пожелавших или из него исключённых. 3. Отозвать лицензии у издателей, творчеством членов Единого Союза гнушающихся или нечленов регулярно печатающих. И никакой цензуры! Ни предварительной, ни последующей! Только творческие и жанровые комиссии Единого Союза Писателей, наделённые правом делать (или хотя бы готовить) оргвыводы… Я проснулся в холодном поту. Чиновник, явившийся мне во сне и от скуки понарассказавший всё это, был, разумеется, чистым фантазмом. Эдакой химерой с личиком Грызлова, торсом Жириновского и ножками Примакова. Таких нет и не может быть ни в Кремле, ни вокруг, а главное — не об этом они думают, не те деньги «пилят», не тех членов «строят», да и вообще на литературу им наплевать! Но писателям очень хочется получать ежемесячную зарплату. И быть государственными служащими. И открывать двери издательств ногою. А писательским начальникам хочется того же самого — только в тройном и десятерном размере. То есть гуляет где-то такой законопроект, гуляет, — тут и к гадалке ходить не надо. Да и тень дедушки Фрейда тревожить, интерпретируя мой сон, не стоит. Достаточно перечитать Кафку. Не «Америку» и не «Замок», а именно что «В штрафной колонии» и «Процесс».
Стругацкое дело нехитрое
Фантасты — народец странный, ночной, под стать самым диковинным своим персонажам. И держатся они наособицу, как глухонемые. Издают книги, журналы, присуждают друг дружке премии, обмениваются мечами и улитками, всем племенем поклоняются Отцу-Беснователю. Ужасно обижаются на остальных писателей. Да ведь и впрямь: понять, почему прозаик, пишущий про заек, презирает прозаика, пишущего про звездолёты, трудно, хотя и возможно. Фантасты живут в Лесу (он же Резервация, он же Центр современной литературы), чуть ли не ежевечерне разыгрывая в лицах анекдот про американских индейцев: — Отпустите меня, вожди, я хочу уйти к белым людям! — А зачем тебе это? — Уж больно имена у них красивые: Билл, Джон, Мэри… — А у нас разве хуже? Орлиный Глаз, Большой Буйвол, Лунная Ночь… — Нет, не хуже. — Вот видишь! Так что ступай-ка ты, Комариный Член, обратно в вигвам! Конечно, кроме мечты о бегстве из Леса, имеется у фантастов и литературная или охотничья стратегия заманивания в Лес: стоит кому-нибудь из пишущих про заек разминуться с постсоциалистическим реализмом, как в Лесу его тут же объявляют своим братом фантастом: хоть Кабакова, хоть Веллера, хоть самого Сорокина. А один из питерских фэнтезийщиков — назовём его с оглядкой на вышепроцитированный анекдот и суровую правду жизни Паршивым Кабысдохом — придумал целое литературное направление турбореализм, в которое зачислил себя, Паршивого Кабысдоха, и… Виктора Пелевина. Правда, не сумел подписать на это самого Пелевина. Особенно разволновались фантасты, когда в «большой прозе» про заек возникла мода на произведения в жанре альтернативной истории. Чем я хуже, допустим, Крусанова? — такой вопрос пришёл в голову чуть ли не любому из них, стоило ему прочитать про укус ангела в клиторальную зону подземной башни, она же американская дырка. Да всем ты хуже, всем!.. Дурацкое племя, застойное время, плешивое темя, стругацкое семя — и дальше по учебнику русского языка для третьего класса. Нет, а всё же? — именно с таким вопросом обратился ко мне бесспорно самый талантливый из петербургских фантастов Вячеслав Рыбаков, надписывая книгу «На будущий год в Москве» (издательство «АСТ», Москва, 2003, серия «Звёздный лабиринт»). Что ж, Слава, изволь, со всем уважением и без обид. Действие в романе разворачивается в ближайшем будущем, в настоящем, а отчасти уже и в прошлом — в альтернативном прошлом, разумеется. Потому что где-то в районе 2000 года Россию захватил и расчленил Запад, пропагандистский слоган «красно-коричневых» о Временном Оккупационном Режиме (ВОР!) стал вечной реальностью, историю переписали, литературу прокляли и забыли, науку вывезли в США, недовольных таким положением вещей отправляют на принудительное психиатрическое лечение в приюты имени Валерии Новодворской (процесс курирует лично она), а над умами надзирают агенты Общества развития славянской письменности имени генерала Калугина. В Питере возле Смольного стоит каменный Ельцин. В Москву ездят, испрашивая визу и подорожную. Молодёжь одурманивают пивом «Сахаров». И, естественно, на каждом углу раздают бесплатные презервативы: русские вымирают, но процесс этот необходимо ускорить и с другой стороны.
Главный герой романа — несомненный протагонист автора (правда, не прозаик, а публицист, но ведь сам Рыбаков подвизается и в этом жанре). В девяностые он пописывал — сперва в «Неву» и «Звезду», потом в «Новый мир» и «Знамя» — оптимистично-перестроечную чушь, а сейчас сокрушается, осознавая, что вместе с остальными либерал-идиотами невольно помог либерал-предателям и либерал-паскудникам обвалить Россию. Служит он, впрочем, у либерал-паскудника в «Русской газете», хотя премия «Золотой Войнович» ему явно не светит. Разведён, имеет сына пятнадцати лет, пойманного на том, что показывал одноклассникам запрещённый фильм «Иван Васильевич меняет профессию». Всё это весьма недурно написано, да и правдоподобия — в жанре альтернативной истории, разумеется, — не лишено. Правда, как я не раз уже указывал «патриотам», подлинный оккупационный режим функционировал бы куда эффективнее и был бы коррумпирован далеко не в той мере, как любое из постсоветских правительств, кроме разве что примаковского… Недурно, местами даже вкусно написано и вполне могло бы стать интересным для продвинутого читателя (не путать с задвинутым — тот как раз читает только фантастику) романом. Да только не становится. Мешает дурная фантастическая генеалогия (и телеология), мешает «добрый прищур», предписанный мэтром, мешает дурное стругацкое семя. Главного героя зовут Губошлёпов. Его друзей и сподвижников — таких же славных по-своему людей, как он сам, — Обиванкин и Гнат Соляк. В последнем имени угадывается тёмное прошлое — да ведь и впрямь Гнат из украинских националистов и именно в таком качестве под американским руководством поучаствовал в распаде Союза и обвале России. Но то, что этот «плохой парень» вот-вот встанет на дорожку идейного исправления, ясно с первой страницы. Обиванкин — тот и вовсе могучий старик изнурённого вида, ядерщик и ракетчик, духовный собрат замученного оккупантами академика Алфёрова. Понятно, что приключения носящих такие фамилии персонажей не могут не обернуться идиотизмом. Они и оборачиваются. Губошлёпов, взяв с собой сына, едет в Москву попрощаться с умирающей родственницей. В компаньоны набивается Обиванкин, таинственно намекая на судьбоносную для восстановления державы миссию. Обиванкин числится в розыске, на вокзале его углядывает и затем «ведёт» Гнат. Но прямо в Бологом (на таможенном и пограничном контроле) перековывается и в конце концов помогает Обиванкину, Губошлёпову и Губошлёпову-младшему осуществить невыполнимую миссию. А именно: захватить пылящийся в качестве выставочного экспоната в одном из московских парков «Буран» — и поднять его в воздух. То есть, опять- таки по анекдоту, купить фанеры, построить аэроплан и улететь на нём к Бениной матери! Конец романа. Альтернативщики — тот же Крусанов — пишут для умных людей и уважают читателя. Не зная
