Лайла наклонила голову.
— Он спас меня, — продолжала я. — Спас.
— Ты сама спаслась, — возразила Лайла. — И ты знаешь как.
Она уверенно протянула мне вино.
— Так нечестно, — сказала я.
— Нечестно, — согласилась Лайла.
Она вылила вино, и песок мгновенно его впитал. Я на миг прижала ладони к глазам. Лайла склонилась ближе. Ее губы касались моего лба.
— Отпускаю тебя на волю, — прошептала Лайла.
Она поцеловала меня в лоб с нежностью, которой я в ней и не подозревала, о которой никогда не писала. Лайла снова заговорила, и тут раздался голос воительницы, который я столько раз слышала на пустынных равнинах и в глубинах темниц:
— Вставай!
— Вставай! Мама, ну вставай же!
Я очутилась в своем мире, на своей постели. Надо мной склонилась Джой. Ее глаза покраснели и опухли, лицо было бледным. На ней было расстегнутое платье с прошлогоднего выпускного. В руке Джой держала две разные туфли.
— Мама, платье не застегивается, туфли куда-то делись. — Голос дочери звучал высоко и пронзительно.
— Сейчас.
Я отбросила одеяло и села. Голова была тяжелой, во рту пересохло, словно я провела ночь в пустыне. С чего начать?
— Какой сегодня день?
Дочь испуганно уставилась на меня.
— Вторник. Через два часа папины похороны. Бабушка Энн, тетя Элль и тетя Саманта ждут внизу. Пожалуйста, проснись!
— Я проснулась, — сварливо сообщила я и похлопала по кровати рядом с собой. — Садись.
Джой широко распахнула глаза.
— Ну на минуточку, — уговаривала я. — Маленькой ты любила сюда приходить. Вставала у края кровати и говорила…
— Можно, я лягу посерединке? — закончила Джой.
В ее голосе не было привычного раздражения. Губы дрожали. Питера нет на соседней подушке. И дочь никогда больше не ляжет посерединке. Джой бросила туфли на пол, забралась на кровать и позволила себя обнять.
— Вот видишь, не так уж страшно, — пробормотала я в ее мокрые волосы.
Когда я подняла глаза, в двери стояла сестра.
— Ты проснулась? — осведомилась она.
— Вроде бы.
Элль прошла по комнате, сбросила шпильки и залезла на кровать рядом с Джой.
— Шикарно, — заметила она, поерзав туда-сюда. — Мягкое изголовье?
— Кажется, да.
— Можно, я ее заберу?
— Заберешь? — удивилась я.
— Ты же все равно купишь новую. Воспоминания и все такое.
— Нет, Элль, — подчеркнуто терпеливо сказала я. — Свою кровать я тебе не отдам.
— Воспоминания маме нужны, — вмешалась Джой.
Слова она произносила приглушенно, в подушку. Подушку Питера.
— Что кому нужно? — В двери появилась мать; из-за ее плеча выглядывала Саманта.
— Твоя дочь уже делит мои земные пожитки, — пожаловалась я.
Элль возмущенно выпрямилась.
— Просто я читала, что иногда после долгого брака осиротевший супруг умирает от горя через несколько дней. Так что я на всякий случай…
— Мама не умрет, — отрезала Джой.
Мое лицо странно дернулось. Я не сразу поняла, что улыбнулась.
— Разве это не со стариками обычно происходит?
— А я о чем! — Сестра закатила глаза.
— Не такая уж я старая, и кровать ты не получишь.
— Отлично. Твое ложе всегда мне нравилось. Подвинься. — Мать решила составить нам компанию, потеснив Джой и Элль, которая отпрянула в ужасе.
— Фу! Прекрати меня трогать! Ты же знаешь, я не люблю, когда меня трогают! — возмущалась сестра.
— Просто здесь становится тесно, — оправдывалась мать.
— Дамы! — произнесла Саманта.
Я выжидающе смотрела на нее. Подруга вздохнула, пожала плечами и поставила колено на самый край кровати — чисто символически, но я оценила этот жест.
— Ладно. — Я перекинула ноги через край кровати. — Пора покинуть гнездо.
Мгновение мне казалось, что пески инопланетной пустыни текут с моих ладоней на пол. «Филадельфия, — строго напомнила я себе. — Вторник. Похороны Питера в половине второго». Я повернулась к Джой.
— Надень серую юбку и блузку поприличней. Босоножки тоже подойдут. Они в шкафу внизу.
Я коснулась пола босыми ногами. Шаг. Другой. Отлично. Не забывать дышать. Я почистила зубы, причесалась, отыскала черный костюм, в котором была на шоу «Сегодня». Помнится, Джой посоветовала приберечь его для похорон. Мы обе оделись и вышли за дверь, хотя мне ужасно хотелось свернуться клубком и завыть в подушку. Я справлюсь, и завтра тоже, и все последующие бесконечные пустые дни. Я не вправе терять голову или спасаться в воображаемой пустыне. Матерям не положено. Я провела пальцами по спутанным волосам. «Ах, Питер», — подумала я.
— Идем, детка, — обратилась я к Джой. — Идем.
Ритуальный зал Гольдштейна на Норт-Брод-стрит был до отказа набит нашими друзьями и коллегами Питера, его немногочисленными родственниками и моими родными. Долорес плакала в комок бумажных салфеток. Доктор Герлах, начальник Питера, приобнял меня за плечи и сказал, что вся больница, вся Филадельфия, все мы понесли тяжелую утрату.
Два ряда занимали толстушки Питера, в том числе миссис Леффертс с дочерью. На трех последних рядах теснились одноклассники Джой. Мальчиков, похоже, смущали рубашки и галстуки, несомненно купленные для бар- и бар-мицв друзей. Девочки в юбках и туфлях на каблуках перешептывались и во все глаза смотрели на Макси, которая в широкополой шляпе проплыла по проходу и села рядом со мной.
Платье Элль было черным и облегающим, но вполне пристойной длины и без декольте. Туфли с закрытым носком, на разумном каблуке. Слезы смыли с глаз краску. Джош был бледен и угрюм в своем сером костюме. Мать в свободном хлопковом платье цеплялась за руку Моны. Рядом с ней находилась Джой. Я села рядом с Джой, а Саманта устроилась за моей спиной. Подруга вытерла глаза и сжала мне руку. Я огляделась.
— Твой парень пришел? — поинтересовалась я.
— Да, он сзади, — Сэм шмыгнула носом.
— Прямо первое свидание.
Я вытянула шею и увидела его: мужчина в темно-синем костюме, со светлыми рыжеватыми волосами поправлял ермолку.
Должно быть, прочли молитвы, хотя я их не помню. Несомненно, не обошлось и без надгробной речи, но ее я не помню тоже. Во время каддиша — заупокойной молитвы — я думала, что, если кто-то
