отшвырнет — это ясно как день, ведь когда ее осторожно спросили, сможет ли она помогать в будущем младшим детям, она сказала, что, по ее мнению, свою долю работы уже сделала и не хочет обременять Уилла своими бедными родственниками.
— Она — Сюзан Рэндл целиком и полностью! — воскликнула Миранда. — Если эта закладная когда- нибудь будет выкуплена, это сделает не Ханна — это сделает Ребекка или я!
Глава 24 Аладдин трет свою лампу
— Мисс Перкинс, ваше произведение под заглавием «Полевые цветы Уэйрхема» получило высокую оценку и было принято редакцией «Кормчего», — сказала Ребекка, входя в комнату, где Эмма-Джейн, сидя у окна, штопала чулки. — Я задержалась у мисс Максвелл — она предложила мне чаю, — но я все же постаралась вернуться домой пораньше, чтобы сообщить тебе радостную новость.
— Ты шутишь, Бекки! — с запинкой вымолвила Эмма-Джейн, поднимая глаза от своей работы.
— Ничуть. Старший редактор читал твое произведение и нашел его в высшей степени поучительным. Оно появится в следующем номере.
— В том же номере, где и твои стихи о золотых воротах, которые закроются за нами, когда мы покинем школу? — И Эмма-Джейн затаила дыхание в ожидании ответа.
— Именно так, мисс Перкинс.
— Ребекка, — сказала Эмма-Джейн тоном настолько близким к трагическому, насколько позволяла ее натура, — не знаю, переживу ли я это. Я серьезно прошу тебя, если со мной что-нибудь случится, похоронить меня с этим номером «Кормчего».
Ребекка, казалось, не сочла это преувеличенным выражением душевного состояния, так как ответила:
— Я знаю. Именно такое чувство и у меня было сначала. И даже сейчас, когда я одна и вынимаю старые номера «Кормчего», чтобы перечитать мои произведения, я сияю от удовольствия. И это совсем не потому, что они хороши; они даже кажутся мне все хуже каждый раз, как я их перечитываю.
— Если бы ты только поселилась со мной в каком-нибудь маленьком домике, — задумчиво говорила Эмма-Джейн. Конец штопальной иглы был устремлен в пространство, а глаза мечтательно остановились на стене напротив. — Я занималась бы хозяйством и готовила, и переписывала бы все твои стихи и рассказы, и носила бы их на почту, а тебе не пришлось бы ничего делать, только писать. Это было бы совершенно прелестно!
— Я ничего лучше и не желала бы, но я обещала вести хозяйство Джона, — ответила Ребекка.
— Но у него еще долго не будет своего дома, правда?
— Не будет, — вздохнула Ребекка удрученно, садясь за стол и подпирая голову рукой. — Не будет, пока мы не ухитримся выкупить эту мерзкую закладную. А теперь, когда мы не заплатили проценты за прошлый год, этот день отдаляется, вместо того чтобы приближаться.
Она придвинула к себе лежавший на столе листок бумаги и, лениво нацарапав несколько строк, через минуту-две прочла вслух:
— У ткани есть «лицо», — заметила Эмма-Джейн, обладавшая большими практическими способностями, — но я не знала, что оно есть у закладной.
— У нашей закладной есть, — сказала Ребекка с жаждой мщения в глазах. — Я узнала бы ее, даже если бы встретилась с ней в темноте. Подожди, я ее нарисую. Тебе будет полезно узнать, как она выглядит, чтобы, когда у тебя будет муж и семеро детей, ты и на милю не подпустила бы ее к своей ферме.
Набросок, когда был завершен, являл собой нечто такое, от чего содрогнулся бы робкий человек в полудреме. Справа бы изображен крошечный домик, перед которым собралась плачущая семья. Слева стояла закладная, представленная в виде помеси ведьмы с великаном-людоедом. В занесенной красной руке она держала топор. Фигура с развевающимися черными волосами пыталась отвратить удар, и это, как любезно объяснила Ребекка, был ее собственный портрет, хотя каким способом достичь поставленной цели, она пока представляла смутно.
— Она страшная, — сказала Эмма-Джейн, — но ужасно тощая и маленькая.
— Она всего на тысячу двести долларов, — объяснила Ребекка, — такие считаются маленькими. Джон однажды видел человека, у которого была закладная на двенадцать тысяч.
— Ты будешь писателем или редактором? — помолчав, спросила Эмма-Джейн, как будто для того, чтобы стать тем или другим, требовалось только выбрать.
— Я полагаю, мне придется делать ту работу, которая подвернется первой.
— Почему бы тебе не отправиться миссионером в Сирию, как тебя всегда уговаривают в письмах Берчи? Совет миссионерского общества оплатит все расходы.
— Я не могу на это решиться, — ответила Ребекка. — Прежде всего, я недостаточно добродетельна и не «чувствую призвания», а мистер Берч говорит, что это необходимо. Я хотела бы сделать что-нибудь для кого-нибудь, привести что-нибудь в движение где-нибудь. Но я не хочу ехать за тысячи миль учить людей жить, когда сама еще этому не научилась. Другое дело, если бы язычники действительно нуждались во мне. Я уверена, что у них и так все будет хорошо в конце концов.
— Не понимаю, как это произойдет, если все люди, которые должны ехать спасать их, останутся дома, как мы, — возразила Эмма-Джейн.
— Ну, чем бы Бог ни был и где бы ни находился, Он всегда должен быть на своем месте, наготове и в ожидании. Он не может бродить с места на место и не замечать при этом людей. Может быть, язычникам потребуется немного больше времени, чем нам, чтобы найти Его там, где Он есть, но я думаю. Бог сделает им скидку. Ведь Он знает, что в таком жарком климате, в каком живут они, нельзя не стать ленивым и медлительным; к тому же попугаи, тигры, змеи и хлебные деревья очень отвлекают внимание язычников, а не имея книг, они не могут также и думать. Но так или иначе, когда-нибудь они найдут Бога.
— А что, если они умрут раньше? — спросила Эмма-Джейн.
— Ну что ж, их нельзя винить за это. Они ведь не нарочно умирают, — сказала Ребекка, завершая построение своей утешительной теологической системы.
В эти дни Адам Ладд иногда приезжал в Темперанс по делам, связанным с предполагаемым строительством новой железнодорожной ветки, и, находясь там, получил некоторое представление о делах на Солнечном Ручье. Пока еще не было окончательно решено, где именно пройдет новая железная дорога, и мнения относительно того, какой путь из Темперанса в Пламвиль предпочтительнее, расходились. В одном случае дорога прошла бы прямо через Солнечный Ручей, и тогда миссис Рэндл получила бы денежную компенсацию за свой участок; в другом — ее доходы не изменились бы ни к лучшему, ни к худшему, если не считать того, что вся земля в непосредственной близости от железной дороги немного поднялась бы в цене.
Во время одной из своих поездок в Темперанс Адам посетил Уэйрхем и долго гулял и беседовал с Ребеккой, которая показалась ему бледной и худой. На ней было черное кашемировое платье, прежде бывшее выходным нарядом тети Джейн. Все мы знакомы с героиней одной романтической истории, чья ножка была столь совершенной формы, что никакой, даже самый грубый, башмак не мог скрыть ее прелести от взоров окружающих, и не один из нас питает сомнения относительно справедливости этого утверждения. Однако истинная правда то, что своеобразное и оригинальное очарование Ребекки казалось совершенно независимым от принадлежностей ее туалета. Очертания ее фигуры, редкий цвет кожи, волос и глаз торжествовали над поношенной одеждой, хотя будь на ее стороне еще и преимущество со вкусом
