— Извини, что я сегодня нагрубила, — торопливо добавила она, проходя в квартиру. — Я не хотела…
Мама вздохнула:
— Ох ты, горе мое луковое. Ты же понимаешь, я тебе только добра хочу. Сама знаешь, как нужно сейчас образование. Я ведь не о себе — только о тебе думаю! Этот концерт был очень важен для нас. Я так в тебя верила. Вот, даже платье заказала заранее…
Насте стало стыдно. Ей часто становилось стыдно в присутствии мамы, которая одна, без отца, вырастила ее, целые дни проводила на работе, стремясь создать в семье хоть какой-то достаток. Мама всегда с готовностью приносила себя ради Насти в жертву. Она так и не вышла вторично замуж — никаких мужчин в доме, чтобы не травмировать дочь «новым папой», почти ничего не покупала себе — лишь самое необходимое, остальное — для Настеньки. Что уж говорить, особых требований к дочери не предъявлялось: только учиться и оставаться скромной девочкой. И от этой маминой жертвенности Насте было тяжело. Она, словно тяжкий груз, лежала на ее плечах, на корню уничтожая открытость и доверие между матерью и дочерью, — как могла Настя проявить себя настоящую, когда мама поставила на себе крест и ожидала, что ее дочь вырастет идеальной. С каждым годом эта ледяная стена все росла и крепла. Девушка чувствовала себя неблагодарной тварью, но никак не могла избавиться от постоянного чувства искусственности и неловкости. Как было бы хорошо, если бы они жили просто так, без этой жертвенности. В конце концов, Настя не языческий идол, жертвы ей не нужны.
— Да, мам, я знаю, — протянула она и принялась стягивать с ног чужие туфли. Все-таки хорошо, что она не чувствует боли. Туфли оказались, наверное, на размер меньше, чем требовалось, и будь Настя человеком, она бы умерла в них.
— А что это на тебе? — запоздало удивилась мама.
Настя заметила, что она принюхивается, не пахнет ли от дочери алкоголем, и чуть не расхохоталась. Ну конечно, самое страшное, что только может представить себе любящая мать, — это то, что ее дочь станет алкоголичкой! Судя по всему, Насте это теперь не угрожает.
— А платье мне одолжили. Там все девочки были нарядно одеты, не сидеть же мне среди них, как клуше, в старых джинсах?! — оправдывалась она.
«Нет, мамочка, я не алкоголичка. Я всего лишь вампир!»
Подумав об этом, Настя хихикнула, но тут же состроила серьезное лицо.
— Я же говорила: не стоит брать чужие вещи. Тем более такие дорогие, — мама укоризненно покачала головой. — А где твоя куртка? Неужели ты так и шла?
— Ах куртка… Я ее испачкала и оставила у Наташи. Завтра заберу. И не волнуйся, меня подвезли на машине.
— Вот как? И кто же?
— Один знакомый мальчик.
Настя замолчала. Мама тоже безмолвно стояла напротив нее, ожидая продолжения. И, когда продолжения, против ожидания, не последовало, снова вздохнула:
— Ну хорошо. Ступай попей чаю и ложись, а я уже пойду спать. Ты же знаешь, во сколько мне вставать… Уже ночь, а я так и не ложилась… — она протяжно зевнула.
Настя прекрасно понимала, из-за кого мать не ложилась спать, но вместе с тем была рада, что мама слишком устала, чтобы чрезмерно наседать с вопросами. Главное — продержаться до завтра, а там она уже что-нибудь придумает.
— Не буди меня утром. Нам завтра ко второму уроку, я сама себе будильник поставлю, — соврала девушка.
Мама кивнула, повернулась, чтобы идти в свою комнату, и вдруг удивленно остановилась.
Дымчато-серая ласковая кошка Алиса стояла в конце коридора и, выгнув спину и взъерошив ершиком хвост, напряженно смотрела на них.
— Алиса, девочка, что с тобой? — удивилась мама.
Настя сделала шаг по направлению к кошке, но та громко и угрожающе зашипела.
— Кажется, совсем с ума сошла, — процедила сквозь зубы девушка и направилась на кухню.
Что ж, хотя бы в одном фильмы оказались правы: животные чуют таких, как она. Жаль, раньше они с Алисой были друзьями, и кошка любила дремать на Настиных коленях, сладко мурльгча и благодарно вылизывая шершавым языком хозяйкины руки. Теперь это навсегда осталось в прошлом, исчезло, как страничка из дневника, унесенная порывом холодного ветра. Было — и нет. Горько, но, как говорится, снявши голову, по волосам не плачут.
Настя включила холодную воду, умылась и прошла в свою комнату. Алисы нигде не было видно. Наверное, укрылась в маминой спальне. Тем лучше.
Как это странно и страшно — входить в свою привычную комнату. Ты изменился, а она — осталась прежней. Те же светлые обои с нарисованными на них сочными апельсинками, оранжевая «детская мебель» — мама покупала ее, когда Насте еще было семь, сидящие на шкафу куклы — Барби-фея, Барби- русалка, большая фарфоровая кукла с румяными щечками, в обшитом рюшечками передничке, цветок фиалки на окне в горшочке, расписанном неумелой Настиной рукой, стол, компьютер — тоже не слишком новый, зато милый, оклеенный смешными яркими наклейками, полки с любимыми книгами — чего здесь только не было: от иллюстрированных энциклопедий до фэнтези, кровать, застеленная веселеньким ярко- желтым покрывалом…
Девушка остановилась на пороге комнаты, не решаясь войти. Перед ней, словно на картинке, предстала вся ее незамысловатая жизнь. Та, куда теперь уже не было возврата.
В доме царила тишина, и только тикали механические часы в маминой спальне. Настя четко различала этот звук, а еще, если прислушаться, тихое мамино дыхание. Мама уже спокойно спала. Она еще могла спокойно спать.
Настя шагнула к себе и плотно закрыла дверь.
Интересно, что делают вампиры ночью? Летают, распугивая случайных прохожих хлопаньем огромных кожистых крыльев? Тенями скользят по улицам, влекомые жаждой крови и тепла?.. Только теперь Настя остро осознала, что ее и вправду влечет тепло. От него бывает больно — вспомнить хотя бы обжигающие прикосновения Вадима — и вместе с тем от него можно на время согреться, притушить ту сосущую ледяную пустоту, что по-хозяйски обосновалась внутри ее. Настя когда-то читала про бесконечный пустой космос — там нет ни воздуха, ни жизни, только холод и одиночество — на много тысяч световых лет. Сейчас она сама стала таким космосом.
Спать не хотелось, но, так и не решив, чем занимаются ночью правильные вампиры, Настя по привычке разобрала постель и легла. Она бесконечно долго лежала, глядя в белый потолок, не думая ни о чем, словно в полусне. Сознание постепенно гасло, как оставленный без присмотра костер…
Разбудила Настю боль. Такое ощущение, как будто кто-то тычет факелом ей в лицо. Девушка прикрыла лицо руками. Боль не проходила.
«Свет! Меня жжет солнечный свет!» — сообразила она и кинулась зашторивать плотные занавески. Хорошо, что у нее в комнате именно такие, а не какой-нибудь воздушный тюль.
Но и этого оказалось недостаточно. Неприятное ощущение и теперь не исчезло. Пришлось с головой завернуться в одеяло. И только Настя проделала это, как тут же заснула — вернее, провалилась в пустоту. Без снов, без ощущений, без эмоций.
— Настя! Что с тобой? Ты заболела?
Одеяло сползло с лица, и лба коснулась горячая мягкая рука.
— Да ты же ледяная! Я вызову врача! — всполошилась мама.
— Не надо врача, — Настя села на кровати.
В комнате было совсем темно. Очевидно, уже вечер, не меньше семи, мама пришла с работы и обнаружила ее спящей.
— Я что-то устала. Вернулась из школы, сделала уроки и прилегла, — соврала девушка. — А теперь ничего, уже лучше.
От мамы веяло теплом. Прекрасным заманчивым живым теплом. Это тепло было нужно Насте как воздух. Нет, больше, чем воздух, ведь она, кажется, теперь не дышала.
«Подойди ко мне! Согрей меня!» — думала Настя, глядя на маму.
