сверкающий замок, в котором по деревенской привычке торчал ключ.
Пыльный треух попался ему под ноги, и Плетнев изо всех сил поддал его ногой. Треух перелетел ворота и приземлился на дороге.
Плетнев проснулся от холода, зубы стучали.
Он спал на диване в библиотеке, сгрузив на пол стопки книг, собранные Любой. Вчера вечером ему так захотелось спать, что он еле добрался до этого самого дивана и упал в чем был – в штанах и футболке Федора Еременко. Он заснул на половине какой-то мысли и, проснувшись, первым делом вспомнил, что не додумал до конца.
…Так. О чем это я?.. Федор кого-то изнасиловал. Кого и когда? Это все необходимо выяснить, и, возможно, многое объяснится. Выяснить очень просто, достаточно сделать пару звонков – видимо, звонить придется с поворота в Дорино, потому что связи больше нигде нет!..
Ключи пропали. Человек, устроивший погром в моем доме, что-то искал! Он точно знал, где искать – в столе на втором этаже, в той самой комнате, где я спал. Он взял ключи, достал что-то из ящиков, а дом разгромил для отвода глаз. Что он мог достать? Бумаги? Какие? Что за бумаги могли быть у пенсионера?
…Нет, кажется, говорилось как-то не так. Что за бумаги у деревенского деда! Кто-то это сказал. Кто и когда? Нужно вспомнить.
…Оказывается, ни Прохор, ни егерь не были деревенскими! Они объявились в деревне Остров одновременно и совсем недавно – по местным меркам, – всего двадцать лет назад. Что их связывало?
Было так холодно, что Плетнев поджимал ноги к животу и натягивал на нос кургузый пледик, которым вчера укрылся.
…Нателла сказала, что Прохор отставной военный и знал, какой кофе подавали Фиделю Кастро. Откуда он мог это знать?! Разведчик? Офицер КГБ? В больших чинах? А в ящике хранил по старой памяти секретные документы, которыми заинтересовались в ЦРУ? То есть в деревне Остров, помимо убийц, насильников и мелкого хулиганствующего элемента, проживают еще и шпионы?!
…Шпионы, шпионы… Была какая-то деталь, которая навела на мысль о шпионах – давным-давно!.. Какое-то несоответствие, странность, глупость. Буквы, или цифры, или надпись… Нет, сейчас не вспомнить.
Плетнев встал и по очереди закрыл все окна, распахнутые с вечера. На улице было серо, небо придвинулось к земле, капал мелкий дождик, рябины и яблони стояли все мокрые и грустные.
На первом этаже было чисто и пусто – ни цветов на окнах, ни журналов на столике, ни ставшей привычной свалки на каминной полке. В зеркале прошло странное существо, и Плетнев прищурился на него.
Хорошо, что зеркало уцелело. Все же старый друг.
Холодильник, хоть и пострадавший, исправно холодил, и Алексей Александрович задумчиво вытащил из него бутылку с некой биомассой, предназначенной для поддержания тонуса или еще чего-то такого в его организме. Биомасса уцелела после разгрома.
Очень хотелось есть. Он никогда, черт побери, не ест по утрам! Только в обед, когда ему подают суп из спаржи и битки паровые.
Очень хотелось не просто есть, а… имеретинского завтрака – оладий, острого сыра, холодного цыпленка в травах, винограда, орехов, персиков, творога с изюмом, слоеного печенья со сливочной начинкой и кофе со сгущенкой.
Имеретия, это где Кутаиси. Туда шел Язон, уверенный, что найдет золотое руно. Вместе с ним шли аргонавты, налоговый министр, милый человек, дедушка Лордкипанидзе, знаток русского языка, бабушка, гадающая по утрам на кофейной гуще!
Еще хотелось разговоров!.. Чтоб женщины смотрели в глаза и боялись пропустить хоть слово, чтобы ухаживали за ним, гладили по голове и обращались «мальчик». И чтобы он чувствовал себя самым умным!..
…Ты не додумываешь до конца, а это неправильно. Ты все время сбиваешься на другое, так нельзя, и ты отлично это знаешь. Тебе нужно дорисовать окружность, замкнуть ее, чтобы внутри, за магической чертой, остались все беды и несчастья.
Чтобы все вернулось…
Что должно вернуться, сам себя спросил Плетнев и состроил зеркалу саркастическую мину. Зеркало отразило невесть что. Эдем? Идиллия? Убежище?
Этого всего нет и быть не может, потому что любая идиллия – вранье!.. Уж кому это лучше знать, как не тебе!..
Он открыл дверь на террасу, запертую на ночь на щеколду, и вышел на отмытые доски. Было так холодно, что руки покрылись гусиной кожей. Он ежился и смотрел на мелкий серый дождь.
Федор Еременко, бывший гонщик, бывший чемпион, «ходивший в Дакар», любитель странных собак под названием «акита», бывший американец, а ныне житель деревни Остров, оказался насильником.
Алексей Александрович отчетливо хрюкнул и сложил руки на груди, пытаясь как-то защититься от холода.
…Самое главное, понятно, откуда что взялось!.. Недавно один высокопоставленный французский дедок тоже изнасиловал горничную, а австралиец, владелец разоблачительного сайта, так сразу двух, а до этого еще какой-то теннисист или футболист тоже изнасиловал, и все это постоянно обсуждается в прессе и наверняка в телевизоре тоже!.. Рецепт есть, и он чрезвычайно прост.
Должно быть, в этом пикантном случае доказать свою невиновность гораздо труднее, чем кажется, а любой суд, разумеется, будет на стороне поруганной добродетели, а не гнусного мерзавца, решившегося на такое скотство!..
Всякие мелочи вроде той, что у Федора Еременко вряд ли есть необходимость брать кого-то силой, наверняка от добровольных желающих отбою нет, если и принимаются в расчет, то с поправкой на «всякое бывает». Негодяй, покусившийся на чью-то честь, должен быть наказан, и это совершенно справедливо.
Хорошо, что Оксане, образцу ума и логики, не пришло в голову обвинить Плетнева в том, что он изнасиловал ее дочь. Вряд ли она чего-то добилась бы, особенно учитывая некоторые обстоятельства, но нервов, времени и средств на оправдания могло уйти очень много.
Да и репутацию не восстановишь.
Как там? «Не покупается доброе имя, талант и любовь»? Насчет таланта и любви сомнительно, а вот доброе имя действительно – никогда и ни за какие деньги.
Плетнев подошел к перилам и посмотрел вниз. Дождь, должно быть, шел давно, лужи стояли в траве, и участок как-то съежился в размерах, стал сереньким.
Странное дело, «некоторые обстоятельства», от которых он прятался в деревне Остров, сейчас вспомнились ему просто так, и он не чувствовал больше ни гнева, ни брезгливости, ни страха.
Так уж получилось, ничего не поделаешь.
…Ты, ты во всем виноват, попробовала напомнить ему Оксана, и бриллианты полыхнули на ее шее, но ничего у нее не вышло.
Плетнев на этот раз не испугался.
…Полно! Я виноват только в том, что влюбился в неподходящую женщину, вот и все. Я виноват в том, что не понял сразу, насколько она мне не подходит! Она мне, а я ей. Вот все и запуталось, и распутывать я не буду, не хочу.
Разбирайтесь сами.
Проскрипела калитка, и Плетнев насторожился. В последнее время ее скрип не предвещал ничего хорошего. Потом зачавкало, зашуршало, и из-за угла показалась Элли.
Она была в оранжевом дождевике с капюшоном и резиновых сапогах. В руке – большая круглая корзина.
– Привет, – сказала она, закинув голову, и зачем-то добавила: – Это я.
– Как я рад тебя видеть, – сказал Плетнев, глядя на нее сверху. – Привет.
Она поднялась по ступенькам и аккуратно поставила корзину на пол.
– Мама прислала тебе поесть, – подошла, облокотилась о перила и тоже стала смотреть на дождь. –
