промолчал. – Я хочу сказать, что ты заработал достаточно денег и можешь поставить точку. Поживи немного в свое удовольствие.
Отец все так же пристально смотрел на Джеда, будто эти слова не доходили до него либо ему не удавалось нащупать их смысл, и, выждав почти минуту, он наконец спросил:
– А что я тогда буду делать? – голосом растерянного ребенка.
Весна в Париже, дождливая, холодная, слякотная и грязная, часто кажется продолжением зимы. Да и лето тут, согласитесь, мерзотное: в городе шумно и пыльно, жара никогда толком не держится, через два- три дня завершаясь грозой и затем резким похолоданием. А вот осенью в Париже по-настоящему приятно, дни стоят солнечные, короткие, и сухой прозрачный воздух освежает и бодрит. В течение всего октября Джед исправно совершал свои прогулки, если так можно назвать автоматическую ходьбу, когда ни один образ из внешнего мира не проникал в его сознание, не отягощенное ни мыслями, ни замыслами, и единственной целью которой было в меру утомить его к вечеру.
Как-то в начале ноября, во второй половине дня, часов около пяти, он очутился напротив дома на улице Гюинмер, где жила Ольга. Рано или поздно это должно было произойти, сказал себе Джед: машинально и практически в привычное время он проделал путь, который когда-то совершал ежедневно в течение долгих месяцев. Задыхаясь от волнения, он дотащился до Люксембургского сада и рухнул на первую попавшуюся скамейку. Он оказался в самом углу парка, на пересечении улиц Гюинмер и Ассас, рядом со странным строением из красного кирпича, украшенным мозаикой. Заходящее вдалеке солнце окутывало каштаны чудным теплым оранжевым светом – прямо индийская желтая, подумал Джед, и сами собой ему вспомнились слова «Люксембургского сада»:
Еще один день без любви сгорел, Еще один день жизни моей.
Люксембургский Сад постарел. Он ли это? Я ли это? Нет ответа.
Как и многие русские, Ольга обожала Джо Дассена, особенно песни с его последнего диска, их сдержанную светлую грусть. Джед вздрогнул, чувствуя, что сейчас сорвется, и когда в памяти возникли слова «Привета влюбленным», он заплакал.
Мы расстаемся, как любили,
Казалось нам, что завтра далеко,
Но завтра – вот оно, а мы о нем забыли,
Проститься навсегда порою так легко*.
В кафе на углу улицы Вавен Джед заказал бурбон, но мгновенно сообразил, что совершил ошибку. В первую секунду виски обожгло его, принеся облегчение, но тут же печаль навалилась с новой силой, и по лицу у него потекли слезы. Он обеспокоенно огляделся вокруг, но, к счастью, никто не обращал на него внимания, за всеми столиками сидели студенты юрфака, болтая о тусовке и «младших партнерах», короче, о том, что интересует студентов юрфака, и он мог рыдать сколько душе угодно.
Выйдя из кафе, он пошел не в ту сторону, поплутал минут пять в полубессознательном состоянии и очнулся уже у магазина «Братья Сеннелье», на улице Гранд-Шомьер. В витринах были выставлены кисти, холсты стандартных форматов, пастель и краски в тюбиках. Джед вошел и, недолго думая, купил базовый комплект «живопись маслом». В сундучке из бука прямоугольной формы, с внутренними отделениями, лежали двенадцать тюбиков тонкопротертой масляной краски от Сеннелье, набор кистей и флакон с растворителем. Вот при таких жизненных обстоятельствах и произошло его «возвращение в живопись», по поводу чего впоследствии было сломано столько копий.
* Перевод И. Кузнецовой.
11
В дальнейшем Джед изменил «Братьям Сеннелье», почти все его зрелые полотна написаны масляными красками Schmincke Mussini. Случались и исключения, некоторые зеленые цвета, например зеленую киноварь, которая придает такой волшебный отсвет сосновым лесам Калифорнии, спускающимся к морю на картине «Билл Гейтс и Стив Джобе беседуют о будущем информатики», он выбрал в широкой палитре масляных красок «Рембрандт» от Royal Talens. Что касается белил, то он использовал Old Holland, ему нравилось, что они создают матовую поверхность.
Ранние произведения Джеда Мартена, как позже отметят искусствоведы, могли запросто сбить с панталыку. Посвятив первые две картины – «Фердинан Дерош, владелец мясной лавки, торгующей кониной» и «Клод Ворийон, хозяин бара с табачным отделом» – представителям профессий, явно сходящих на нет, Мартен, казалось бы, испытывал ностальгию по прошлому Франции, реальному или нафантазированному, и сожалел о нем. Но нет, подобные мысли меньше всего занимали художника – это заключение можно с легкостью вывести, изучив все его работы; если Мартен и начал с ремесел, дышащих на ладан, то вовсе не для того, чтобы мы проливали слезы над их скорым исчезновением: они действительно были обречены на умирание, и ему важно было успеть запечатлеть их на холсте, пока не поздно. Начиная уже с третьей картины из этой серии, «Майя Дюбуа, диспетчер удаленной техподдержки», Мартен обращается к специальности совершенно иного рода, отнюдь не вымирающей и не допотопной, а, напротив, характерной для системы поставок с минимизацией складских резервов, повлиявшей к началу третьего тысячелетия на сокращение объемов трудозатрат в Европе за счет перераспределения их в пользу развивающихся стран.
Вонг Фусинь, автор первой монографии, посвященной творчеству Мартена, проводит любопытную параллель, основанную на тоновой растяжке. Расцветки предметов окружающего мира могут быть воспроизведены при помощи базовых красок; минимальное число, необходимое для более или менее реалистического изображения, равняется трем. Но можно с тем же успехом создать цветовую шкалу из четырех, пяти, шести и даже большего количества базовых красок; живописный спектр станет от этого только богаче и утонченнее.
Точно таким же образом, утверждает китайский эссеист, условия производства в данном обществе могут быть описаны при помощи некоторой выборки стандартных профессий, причем число последних, по его утверждению (ничем, впрочем, не подкрепленному), колеблется от 10 до 20. В наиболее репрезентативную часть этой серии, названной историками искусства «серией основных профессий», Джед Мартен включает ни много ни мало сорок две стандартные профессии, предоставив таким образом исследователям производственных условий современного общества на редкость обширный и богатый материал для изучения. Следующие двадцать два полотна, посвященные встречам и противостояниям, именуемые в специальной литературе «серией корпоративных композиций», в свою очередь дают представление о функционировании экономики как целого в виде диалектической картины взаимосвязей.
На создание произведений из серии основных профессий у Джеда Мартена ушло более семи лет. В течение этого времени он почти ни с кем не общался и не завязал никаких новых отношений – ни любовных, ни дружеских. Случались, правда, моменты сенсорных радостей: пир горой в результате набега на отдел итальянской пасты в гипермаркете «Казино» на бульваре Венсена Ориоля; пара вечеров с ливанской эскорт-герл, чьи сексуальные услуги вполне заслуживали восторженных откликов, в изобилии выложенных на веб-сайте Niamodel.com. «Лайла, я тебя люблю, ты, как солнце, освещаешь мои трудовые будни, звездочка ты моя восточная», – писали бедняги хорошо за полтинник, а Лайла, со своей стороны, мечтала о мускулистых, мужественных, бедных и сильных мужиках, вот она жизнь во всей своей красе. Джед, мгновенно идентифицируемый как тип «странноватый, но милый и совсем не опасный», добился в отношениях с Лайлой статуса чрезвычайной экстерриториальности, который девицы издавна предоставляли художникам. В какой-то степени, возможно, Лайла, но скорее все-таки Женевьева, его бывшая подружка-мальгашка, послужила прототипом для одной из самых трогательных его картин, «Эме, эскорт-герл», выполненной в необыкновенно теплой палитре цветов, с использованием умбры, индийской оранжевой и неаполитанской желтой. В отличие от Тулуз-Лотрека, изображавшего напудренных, хворых и немощных проституток, Джед Мартен написал молодую цветущую женщину, чувственную и умную, в залитой светом современной квартире. Стоя спиной к открытому окну, выходящему на парк, в котором удается опознать сквер Батиньоль, в одной только белой облегающей мини-юбке, Эме натягивает
