Землю Чериского!
— Как я до них доберусь? — сказал Сэм. — Слишком поздно! Держу пари, что Иэясу атакует через два-три часа. Может быть, лагеря полны нашими пленными людьми, ну и что с того? Что касается Чернского и Публия Красса, то они, скорее всего, в сговоре с Хаскингом.
— Ты остался таким же вечным пессимистом, каким был на Земле, — недовольно произнесла Ливи. — Но, Сэм, я все еще люблю тебя — иначе, чем раньше, но люблю. Я люблю тебя как друга и ...
— Друга! — повторил он с сарказмом и так громко, что остальные обернулись. Сирано воскрикнул «Могbleu!»[5], а Джонстон прошептал, чтобы он вел себя потише.
— Мы любили друг друга долгие годы, — продолжал Сэм тоном ниже.
— Ну, не всегда, — ответила Ливи. — Но сейчас не время обсуждать наши отношения. Я не намерена рыться в нашем грязном белье; все равно, уже слишком поздно. Вопрос в другом — желаешь ты или нет вернуть свой Корабль?
— Конечно хочу, — сказал он со злостью. — И ты думаешь, что...
— Тогда оторви, наконец, свою задницу от земли!
Сэм не был бы удивлен, услышав такое от кого-нибудь другого. Но от нее... от хрупкой, нежной и деликатной Ливи... немыслимо! Но она сказала это; и теперь, когда Сэм снова и снова вспоминал свою жизнь, он должен был признать, что на Земле тоже иногда случалось такое, о чем ему очень хотелось бы позабыть.
— Леди говорит дело! — прогрохотал Джонстон за его спиной.
Но Сэм хотел обдумать более важную проблему. Самые важные и новые идеи вначале формируются в подсознании, и, наверно, оно прислало сейчас Сэму эту мысль. Он внезапно понял, ощутил всеми клетками своего тела — от макушки до пяток, — что Ливи изменилась. Она больше не была его Ливи. Она не принадлежала ему уже долгое время — возможно, даже последние несколько лет на Земле перед ее смертью.
— Так что же вы ответите, мистер Клеменс? — снова прогрохотал великан.
Сэм шумно выдохнул воздух, как бы прогоняя последние мысли об Оливии Лэнгдон Клеменс де Бержерак и произнес:
— Пожалуй, кое-что мы сможем сделать.
Дождь лил потоками; на полчаса вода, молнии и гром превратили землю и небеса в чудовищное месиво. Джонстон возник из завесы дождя; на его широкой спине покоились две базуки и четыре ракеты, связанные вместе. Потом снова исчез и вернулся минут через тридцать с несколькими стальными метательными ножами и томагавками; его руки и грудь покрывали пятна свежей крови. Кровь, конечно, была не его.
Грозовые тучи рассеялись. Земля отливала серебром в сиянии великолепных звезд, больших, как яблоки, и многочисленных, как вишни в период плодоношения; они сверкали подобно драгоценным камням в луче мощного прожектора. Вскоре похолодало, и люди Сэма скорчились под железным деревом, прижимаясь друг к другу. Полупрозрачная дымка тумана над Рекой стала густой и плотной, полностью скрыв поверхность воды, грибообразные камни-грейлстоуны и высокие береговые стены.
Иэясу ударил через полчаса. Часть больших и малых кораблей, набитых людьми и оружием, пришла с противоположного берега Реки, с территории, принадлежащей саксам и расположенной к северу от бывшей страны ульмаков, и из земель, где еще недавно проживали в мире бушмены и готтентоты. Но главные силы ударили с правого берега Реки, с трех территорий за Землей Чернского, где теперь властвовал Иэясу.
Он атаковал прибрежные стены по крайней мере в десяти точках. Его воины ринулись в широкие проломы в стенах, проделанные взрывами мин. В первые десять минут атакующие выпустили невероятное количество ракет. По-видимому, Иэясу готовил и накапливал их долгое время. Прогромыхали три боевые амфибии обороняющихся; их паровые орудия поливали, словно из шланга, пластиковыми пулями наступающие колонны. Машины произвели огромное опустошение, но Иэясу приготовил для них сюрприз. Ракеты с деревянными боеголовками, содержащими желеобразный спирт (изготовленный из мыла и обычного спирта) засыпали пространство вокруг амфибий; в каждую пришлось по крайней мере два прямых попадания. Броня машин была залита этим примитивным пылающим напалмом, и хотя огненная смесь не проникла внутрь, люди задохнулись от дыма и жары.
Увиденное потрясло Сэма. Он, однако, велел Лотару напомнить ему об этом случае, когда все закончится.
— Амфибии нужно сделать герметичными, — отметил он, — с замкнутой системой циркуляции воздуха, как описывал нам Файбрас.
Джонстон появился так неожиданно, словно выскочил из какой-то потайной двери. Рядом с ним стоял Файбрас. Он выглядел совершенно изнуренным, но все же нашел силы, чтобы улыбнуться Сэму. Его била дрожь.
— Хаскингу донесли, что я предал его, — с усилием сказал Файбрас. — И он поверил своему осведомителю, которым был наш глубокоуважаемый и благородный король Джон. Его королевское высочество заявил, что я продал Хаскинга и раскрыл все его планы, чтобы стать командиром ваших воздушных сил. Хаскинг не поверил бы, что я торгуюсь с вами из-за пустяков. Так что я не могу его винить. Мне следовало вовремя предупредить шефа о своих действиях. Он — подозрительный человек, и мне не удалось убедить его в том, что я не работаю на обе стороны.
— А на самом деле? — спросил Сэм.
Файбрас ухмыльнулся.
— Нет, я не предал бы его, хотя искушение было немалым. К чему мне это, когда пост главного авиатора все равно предназначался мне — после захвата Хаскингом судна? Просто синьор Хаскинг хотел поверить Джону. Я не нравился ему, потому что не соответствовал его представлениям о том, каким должен быть настоящий брат по духу. Он считал, что я — счастливчик, которому повезло в жизни, незнакомый с ужасами существования в гетто. И его задевало то, что я многого достиг — чего он достичь не сумел.
— Должность главного инженера Корабля по-прежнему может стать вашей, — сказал Сэм. — Кстати, должен заметить, что я испытываю большое облегчение, что не обещал вам пост командира воздушных сил. Но вы можете летать, если хотите.
— Это лучшее предложение, которое я получат когда-либо после своей смерти, — снова усмехнулся Файбрас. — Я его принимаю.
Он придвинулся ближе к Сэму и прошептал ему на ухо:
— Вам пришлось бы в любом случае взять меня с собой. — Я — один из Двенадцати!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Сэм почувствовал, как волна холода прокатилась по его телу.
— Этик? Пришелец?
— Да. Он сказал, что вы называете его Таинственным Пришельцем.
— Значит, вы все-таки предали Хаскинга?
— Эта маленькая речь, которую я сейчас произнес, предназначалась для слуха общественности, — шепнул Файбрас. — Да, я предал Хаскинга, если вы настаиваете на подобной формулировке. Но если я и сделал это, то во имя более высокой цели, чем духовное братство черной расы. У меня нет желания копаться в проблемах черных и белых государств в долине Реки, когда я имею возможность выяснить, как и почему мы, все человечество, очутились здесь. Я хочу, наконец, получить ответы на свои вопросы, как некогда сказал Карамазов — помните, у Достоевского? Ведь здесь вся эта черно-белая суета просто смешна — какой бы важной она ни казалась на Земле. Хаскинг, должно быть, догадывался о моих мыслях, хотя я и не старался их пропагандировать.
Сэму пришлось сделать усилие, чтобы оправиться от потрясения. Тем временем на равнине бушевала ожесточенная битва, причем положение армии Соул Сити ухудшалось с каждой минутой. За полчаса нападающие значительно ее потеснили, заплатив, правда, за этот успех троекратными потерями в людях. Сэм решил, что пришло время действовать, и его отряд быстрым шагом двинулся к лагерю, в котором
