приемов и методов своей работы, а также докладывать руководству о планах предстоящих операций. За особые условия Ремми и его приятели выплачивали Синдикату не двадцать процентов своего гонорара, как все, а тридцать пять. То есть членство их в организации носило чисто формальный характер, и это вполне устраивало Табольта — главаря трио. Он питал органическое отвращение к убийствам и ни за какие деньги не пошел бы на «мокрое» дело.
Ремми аккуратно свернул газету и положил ее на стол. Взгляд его глубоко посаженных маленьких глаз с плохо скрытой тревогой скользнул по соседней публике. Табольт сидел боком к залу и мог наблюдать добрую его половину.
Все были заняты собой. В баре осуществлялись на практике самые модные и самые эксцентричные идеи новейшей морали и нравственности. Кое-кто сидел за столиками в обнаженном виде. Иные безумствовали в бешеных танцах вокруг елки. Бар не имел отдельных кабинетов, здесь все было дозволено.
Ремми налил полную рюмку коньяка и сделал несколько быстрых, мелких глотков. На этот раз он нарушил правило — покинул глубинку, пробыв там менее суток. Если бы газета попала ему в руки там, он поступил бы совсем по-другому. К сожалению, местная газета не успела перепечатать интервью в тот же вечер, и Ремми прочитал его уже здесь, в столице.
Глухое беспокойство, ощущение надвигающейся опасности погнали его в дорогу, совершенно обесценив перспективу безмятежного отдыха. Слишком громкое вышло дело, и Табольт нутром чувствовал: они попали в страшный переплет.
Ремми снова развернул газету и сделал вид, что читает. Сидеть истуканом за столом да еще в полном одиночестве было глупо. Сейчас ему хотелось одного: взять ноги в руки и бежать до тех пор, пока Арания не превратится в крохотное пятнышко на географической карте. Впутаться в такую историю! Но кто мог подумать, что невинное намерение присвоить какой-то грошевый аппарат обернется уголовщиной по самому первому разряду. Если Яви их сцапает, не миновать им каторги, причем многолетней.
Табольт плеснул в рюмку коньяка и выпил его одним глотком. Черт бы побрал этих идиотов! Долго они еще собираются выплясывать?! Пока они валяют здесь дурака, этот ищейка Яви, и те, для кого он, Ремми, и его компаньоны стали опасными свидетелями, не дремлют. Инспектор, безусловно, прав — их постараются убрать. Не исключено, что они уже на мушке. На защиту Синдиката рассчитывать не приходится. Они с «Идолом» сработали самостоятельно — без санкции коммерческого директора. Никто в Синдикате не знает, что к делу профессора Фэтона причастны его члены.
Табольт усмехнулся. Усмешка получилась иронической. Не знают… Кто может за это поручиться? Синдикату известно, что они сейчас находятся в Арании. Известно и другое: что линский «Идол» и он, Ремми Табольт, приятели еще с детства. Дураков в Синдикате нет. Простая логика подскажет истину: Ремми Табольт — «Идол» — профессор Фэтон. А где деньги? Ведь члены мафии в течение суток обязаны сообщить Синдикату об операции и о полученном вознаграждении. Он, Ремми, этого не сделал и тем самым поставил себя и своих компаньонов вне Синдиката. Можно самостоятельно пойти на дело, если к тому, есть особые причины, но не сообщить потом о нем и о полученном гонораре…
Ремми передернул плечами как при ознобе. За такие дела в мафии полагается петля. Процент с гонорара — святая святых синдикатской дисциплины. А ведь прошло уже…
Табольт наморщил лоб, подсчитывая убежавшие часы. «Товар» «покупателю» они сдали в двенадцать часов дня третьего января. Сейчас заканчивается первый час новых суток — пятого января. Следовательно, он уже опоздал. Впрочем, есть хороший шанс. Можно все свалить на «Идола». Сказать, что он запретил информировать о деле Синдикат и пришлось подчиниться приказу старшего. Ведь так оно и было. Кто знает, быть может, он передумал и сам информировал начальство. По крайней мере, мафия пока не представляет реальной угрозы. Там в таких случаях не принимаются решения на основе предположений и домыслов. Сперва со всей очевидностью устанавливается виновность члена, а потом назначается судебное заседание со своими судьями, адвокатами и прокурорами. В Синдикате, как и везде, тоже любят поиграть в демократию. Самая реальная опасность — люди Роттендона. Может, сейчас кто-то из них уже сидит в зале и следит за каждым его движением?
Табольт пересел в другое кресло. Отсюда ему был виден весь зал.
У Ремми были основания не бояться, что полиция опознает его по внешности.
В баре творилось нечто невообразимое. Оркестр играл без пауз. Над столиками вились густые клубы дыма. Сильно пахло марихуаной. Вокруг елки, наподобие живого ожерелья, извивались в дикой пляске мужчины и женщины. Вопли их, сливаясь с сумасшедшей мелодией оркестра, трасформировались в однотонный тоскливый вой, от которого свежему человеку становилось жутко.
Табольт до рези в глазах вглядывался в искаженные экстазом лица танцующих, пытаясь узнать своих компаньонов, но тщетно — там сейчас все были непохожи на самих себя.
Ремми откинулся на спинку кресла, произнес вполголоса:
— Черт с ними! Что будет, то будет!
Братья не страдали избытком интеллекта и могли стать легкой добычей и полиции, и людей Роттендона, й людей Синдиката. Уйти без Цевонов он не мог. Оставалось одно: ждать их.
Табольт впервые привел их сюда и только потому, что сегодня не хотел отпускать от себя ни на шаг. В столицу трио приехало уже в двенадцатом часу ночи. У одного из киосков Ремми притормозил — у всех кончились сигареты. И здесь киоскер сунул ему в руки злосчастную газету. Табольт сразу обратил внимание на жирный заголовок: «Яви отвечает на вопросы». Тут же, у киоска, он пробежал интервью, и на душе стало еще тревожнее. От ночевки в отеле пришлось отказаться сразу и от немедленного бегства тоже. Паника — скверный помощник в делах подобного рода. Табольт решил переждать несколько часов там, где никому не придет в голову искать его. По крайней мере, так ему казалось, потому что о его дружбе с хозяином бара не знал никто, даже Цевоны.
Ремми пил рюмку за рюмкой и не пьянел. Пробегавший мимо кельнер, одетый под римского легионера, изящным движением поставил на столик новую бутылку коньяка. Табольт автоматически кивнул, не прерывая своих размышлений.
Чем больше он думал, тем безнадежнее представлялось ему создавшееся положение. Самое верное, что следовало предпринять, уехать из Арании, порвать с Синдикатом и заняться легальным бизнесом. Хватит рисковать.
Ремми допил первую бутылку и встал в надежде, что Цевоны наконец-то увидят его и поймут, что пора уходить.
Братья подошли к столику с дамами, но Табольт так посмотрел на последних, что те предпочли ретироваться. Кавалеры их не выразили никакого протеста. Когда у Табольта было такое лицо, Цевоны старались не спорить.
Окинув компаньонов с ног до головы критическим взглядом, Табольт саркастически усмехнулся.
— Можно подумать, что вас терзала тысяча чертей. Приведите себя в порядок, — приказал он, садясь на прежнее место.
Рубот и Лудди привели в порядок свою одежду, поправили друг другу галстуки.
— Теперь садитесь, — разрешил Табольт, — и подкрепитесь парой рюмок. Как вы еще держитесь на ногах после такой свистопляски!
Рубот разлил, выпил первый.
— Раз уж попали сюда благодаря тебе, — заговорил он, — то надо и повеселиться как следует. Такие женщины! — восхищенно повел он взглядом по залу.
— В жизни не видел ничего подобного! — поддержал его брат.
Табольт нахмурился.
— Могли бы подумать и обо мне, — проворчал он. — Оставили здесь одного и сидишь дурак дураком.
Братья удивленно посмотрели на него. Раньше он такой обиды не выражал. Жил он, как правило, отдельно и развлекался тоже. Хотя все они были неженаты, но слишком уж ощутимо разнил их возраст. Табольту уже исполнилось сорок пять, Лудди — двадцать девять, а Руботу — тридцать один.
Табольта всегда раздражало легкомыслие братьев. Раз и навсегда положившись на него, они не обременяли себя заботами как по поводу очередных дел, так и своей безопасности.
Ремми внимательно посмотрел на них. Братья, коренастые крутоплечие блондины с грубоватыми, но
