образовался слой, похожий на твердую, искрящуюся, кристаллическую пену.
– Это… это просто чудо! – вымолвил наконец Амлис. – Словно еще одно море, только парящее в воздухе.
Иссерли с готовностью кивнула ему в ответ: как правильно он все понимал! Подобная мысль часто приходила в голову ей самой.
– Подождите, пока взойдет солнце. Тогда вы просто глазам своим не поверите.
Какой-то невидимый процесс на молекулярном уровне происходил в слое воздуха, разделявшем Амлиса и Иссерли.
– Я этого не увижу, Иссерли, – печально сообщил Амлис. – Меня к тому времени уже здесь не будет.
– Не будет?
– Я отправляюсь домой сегодня ночью.
Иссерли не хотела верить своим ушам.
– Корабль, – напомнил ей Амлис. – Он отправляется через пару часов. И я, разумеется, должен лететь.
Иссерли сидела неподвижно, пытаясь переварить информацию.
– Слово «должен» не очень-то звучит в ваших устах, – попыталась жалко пошутить она после затянувшегося молчания.
– Но мне действительно нужно домой, – объяснил Амлис. – Мне нужно рассказать о том, что я здесь видел. Люди обязаны знать, какие дела творятся здесь с их молчаливого согласия.
Иссерли резко расхохоталась.
– Ах да, я совсем забыла! – фыркнула она. – Амлис Весс – пророк, несущий свет истины человечеству!
Он улыбнулся в ответ, но в глазах промелькнула обида.
– Вы очень циничны, Иссерли. Послушайте, если так вам будет легче понять меня, считайте, что я вовсе не борюсь ни за какие идеи, а просто пытаюсь покрепче насолить отцу.
Иссерли устало улыбнулась. Ветровое стекло уже почти полностью засыпало снегом, нужно скорее его протереть, а не то с ней опять случится приступ клаустрофобии.
– Ох уж эти предки, верно? – с деланным недовольством проворчал Амлис, пытаясь сохранить хрупкую ниточку понимания, возникшую между ними. – Шли бы они на хер!
Вульгарное слово, сорвавшееся с его языка, прозвучало неестественным диссонансом: он явно взял не ту интонацию, сбился с верного тона и, почувствовав это, робко протянул к ней руку, положил пальцы на ее запястье.
– Теперь я знаю, – сказал он, – насколько привлекателен этот мир. Он такой… такой красивый.
Иссерли потянулась к рулю, и пальцы Амлиса соскользнули с ее руки. Безошибочно отыскав в темноте ключ, она повернула его, тут же вспыхнули фары и заурчал мотор.
– Я отвезу вас к коровнику, – сказала она. – Вам пора собираться.
Подъехав, Иссерли увидела, что большая алюминиевая дверь слегка приоткрыта и в образовавшейся щели виднеется морда Энселя. Иссерли легко могла себе представить, как он вспотел за то время, пока Амлис отсутствовал. К тому же, скорее всего, именно его назначили дежурить ночью. «Ну-ка, уродец, уж не собираешься ли ты выбежать мне навстречу и сообщить, что я привезла сегодня самую лучшую добычу за все время?» – думала она.
Но Энсель остался ждать за воротами.
Иссерли потянулась через Амлиса, чтобы открыть дверцу, – сам он с ручкой не справился. При этом ее плечо едва коснулось меха, и она ощутила жар, идущий от скрытого под ним тела. Дверь распахнулась, и внутрь ворвался порыв холодного ветра со снегом.
– Вы не выходите? – спросил Амлис.
– У меня есть собственный дом, – сказала Иссерли. – А утром мне рано вставать на работу.
Их взгляды в последний раз встретились, и искра противостояния проскочила между ними.
– Берегите себя, – пробормотал наконец Амлис, выбираясь из «тойоты» на заснеженную землю. – Чаще прислушивайтесь к своему внутреннему голосу. К тому, что он вам говорит.
– Он мне говорит: «Шла бы ты на хер!» – сказала Иссерли, но при этом неловко улыбнулась, и в глазах ее заблестели слезы.
Амлис пошел по снегу к двери, которая широко отворилась при его приближении.
– Я еще вернусь! – крикнул он, повернув на ходу голову. И добавил с улыбкой: – Разумеется, если удастся пробраться на корабль.
Иссерли доехала до коттеджа на машине, загнала ее в гараж, а потом пешком направилась к крыльцу. С тех пор, как она последний раз была дома, у двери побывали таинственные пришельцы и подсунули под нее какие-то глянцевые бумажки. Целая толпа водселей, слишком худосочных, чтобы заинтересовать Иссерли, призывала ее голосовать за них на выборах: речь шла о будущем Шотландии, которое, оказывается, было у нее в руках. А еще там оказалось несколько записок от Эссуиса, которые Иссерли даже не попыталась прочесть. Вместо этого она прямиком отправилась в постель, завернула свое обнаженное тело в одеяла и проплакала несколько часов подряд.
Батарейки в ее электронных часах окончательно сели, так что маленькие цифры уже даже не мигали, но по ее ощущениям было где-то около четырех часов ночи, когда наконец раздался характерный рокот стартующего транспортного корабля.
Потом она услышала, как закрывается люк в крыше коровника. И наконец, убаюканная музыкой морских волн, далеко слышной в тишине ночи, Иссерли заснула.
12
Скрестив руки на груди и положив ладони на плечи, Иссерли с закрытыми глазами погрузилась в воду. Позволив отчаянно нывшим мышцам шеи расслабиться, она сразу почувствовала, как ее тяжелый маленький череп камнем пошел ко дну, а волосы всплыли к поверхности. Мир погрузился во тьму и знакомый звуковой фон фермы Аблах сменился глухой булькающей акустикой подводного мира.
Тело Иссерли тонуло не так стремительно, как голова; сначала оно попыталось обрести новый центр тяжести, удержаться на плаву, но в конце концов тоже ушло на глубину. Струйка пузырьков вырвалась из носа и ушей Иссерли. Рот ее был широко раскрыт, но она не дышала.
Через пару минут Иссерли открыла глаза. Сквозь зеркальную поверхность воды и ее собственные волосы, вьющиеся, словно водоросли, она разглядела свет солнца, искаженный и далекий, будто прорывавшийся в открытую дверь в конце длинного темного коридора. Когда легкие Иссерли начали лопаться от недостатка кислорода, свет этот расплылся и стал как бы шире, а затем начал мерцать в такт мучительным ударам сердца. Лора было всплывать.
Оттолкнувшись от дна, она высунула из воды голову и плечи, хватая ртом свежий воздух и пытаясь смахнуть с лица мокрые волосы, моргая и отфыркиваясь. Позвонки смещались и щелкали, по мере того, как на них вновь наваливался вес ее тела – отвратительный скрежещущий звук где-то в глубине организма.
Как только глаза Иссерли оказались вне воды, солнечный свет сразу перестал пульсировать и мерцать: теперь он лился через грязное окошечко ванной равномерным, горячим потоком. В его лучах головка душа сверкала, словно лампа, а паутина на потолке искрилась, как те клочки овечьего руна, что часто застревали на изгороди из колючей проволоки. Керамическая крышка на бачке унитаза сияла так, что на нее больно было смотреть, поэтому Иссерли сразу перевела взгляд на восково-матовый корпус, на котором была словно вытатуирована маленькая синяя надпись «Армитедж Шэнкс»[6] – смысл этой надписи Иссерли так и не могла до сих пор расшифровать, хотя учила язык уже столько лет. Бак с горячей водой булькал и икал, как делал это всегда, когда Иссерли принимала ванну вместо душа. У ее ног журчала и шипела вода в забитых ржавчиной латунных кранах. На зеленой
