подходящего.
— Эй, вы там, вылезайте, — повторил тот же грубый мужской голос. — Иначе следующую пулю придется всадить в вас, а не в кучера.
«Кучер! Он стрелял в кучера», — в ужасе подумала Бет. Теперь ее уже не занимала мысль о деньгах, спрятанных на дне чемодана, она думала о том, убил ли разбойник кучера или только ранил его? «Надо посмотреть, не смогу ли я чем-нибудь помочь этому бедняге…»
— Выходим, выходим! — отозвалась Бет.
Сильвия тряслась как в лихорадке. Съежившись, она словно пыталась вжаться в сиденье Бет открыла дверцу экипажа, вышла наружу, едва не поскользнувшись в густой грязи, и почувствовала на себе обжигающий взгляд разбойника, который буквально пожирал ее глазами. Пытаясь избежать его взгляда, Бет осмотрелась вокруг в поисках кучера. Он лежал на земле в нескольких футах от нее, уткнувшись лицом в свою треуголку Бет проглотила подступивший к горлу комок. Набравшись решимости, она сделала шаг в сторону кучера.
— Не волнуйся, он уже мертв, — ухмыльнулся разбойник. — И с тобой будет то же самое, если не будешь меня слушаться, — добавил он со злобой. — Хотя, конечно будет жалко подстрелить такую милашку. — Разбойник провел языком по своим гнилым зубам, предвкушая удовольствие. — Во всяком случае — сейчас.
Бет старалась сдержать холодную дрожь, пробегавшую по ее спине. Этот человек не должен почувствовать, что она его боится. Гордо подняв голову, она с презрением взглянула на разбойника.
Одежда на нем была омерзительно грязная, через плечо был перекинут драный, замызганный плащ. В обеих ручищах бандит держал по пистолету. Разглядывая Бет с высоты своего гнедого коня, он поднял левую руку с зажатым в ней оружием и угрожая потряс им.
Опираясь о дверцу экипажа, не спуская глаз со всадника, Сильвия начала медленно спускаться вниз. На ее широком добродушном лице застыла гримаса ужаса.
— Боже милостивый, да это же воплощенный сатана, — прокудахтала она, прижимая руку к своей пышной груди. Казалось, она пыталась таким образом удержать воздух в легких.
«Мамочка, ну зачем же ты навязала мне эту трусиху?» — пронеслось в голове девушки, и она процедила сквозь зубы:
— Постарайся не упасть в обморок. Не показывай, что боишься этого человека.
Сдвинув стволом пистолета шляпу на затылок, разбойник решил рассмотреть получше свою юную пленницу. Его глаза пылали, пока он мысленно снимал одну за другой все одежды с ее соблазнительного тела. Не обращая никакого внимания на дрожавшую от страха толстуху, которая стояла у нее за спиной, плотоядно облизнулся.
— Похоже, сегодня я нашел настоящее сокровище! — Его заросшее сероватой щетиной лицо расплылось в самодовольной ухмылке. Разбойник наклонился к Бет, впиваясь в нее глазами. — А ну, красотка, говори: что ты для меня припасла?
— Ничего кроме презрения, — надменно ответила Бет, силясь скрыть все возрастающий страх, и плюнула на землю прямо под копыта коня бандита.
Разбойник рассмеялся. Казалось, даже воздух был отравлен гнусным звуком его хохота.
— Смотри-ка, какая ты горячая! Но именно с такими всегда хорошо в постели. Почти всегда. — В этих словах слышалась угроза. Махнув в ее сторону пистолетом, бандит приказал: — А ну-ка, подойди ко мне поближе.
Бет вскинула голову. Ее сапфировые глаза потемнели.
— Не подойду, — смело ответила она.
Дункан Фицхью глянул через плечо на белого, без единого темного пятнышка коня, который мирно плелся вслед за ним.
— Нашел время, когда терять подкову, гнусная кляча. До усадьбы, наверное, около пяти миль, так неужто нельзя было подождать, пока мы подъедем поближе?
Конь фыркнул. Дункан мог бы поклясться, что это животное смеется над ним. Последние несколько лет он провел на суше, но так и не сумел привыкнуть к лошадям. Он мог чувствовать себя удобно только на корабле: корабль не то что эта четвероногая скотина, которая жрет сено и делает все, что и когда ей вздумается. Корабль — другое дело: он слушается своего хозяина. Дункан глубоко вздохнул, вспомнив, как он плавал по морям, промышляя каперством. Но все это было в прошлом. Теперь он временно управлял имением графа Шалотта, находящегося в отъезде. И в качестве платы за труд получил право распоряжаться усадьбой. Таким образом у него появились еда и крыша над головой. Это было прекрасно не только для него самого, но и для его многочисленного семейства, вернее, для всей той честной компании, с которой он уже много лет подряд не разлучался — сначала на лондонских улицах, а потом и в море. Теперь все они наслаждались такими удобствами, о каких прежде и мечтать не смели.
Честно говоря, все эти удобства были даже чрезмерными. Дункан не привык к такому спокойному, праздному существованию и его одолевала тоска по былому. Перестав быть морским бродягой и обретя респектабельность, он мало-помалу начал томиться по своей прежней жизни, полной риска и приключений. Его нынешнее размеренное житье казалось ему скучным: в нем не было места опасностям, и храбрость Дункана ржавела, не находя себе применения.
«Как же, оказывается, легко изнежить мужчину!» — с презрением подумал он и поежился от холода: его мокрая рубашка, надетая под жилеткой, прилипла к телу. Как душно, как мокро! Скверная погода, а на душе еще сквернее.
Его поездка в городок, находившийся за границей графских владений, оказалась весьма неудачной. Все эти последние месяцы он водил знакомство с одной милой дамочкой. Ах, эта Илейн с ее крутыми бедрами и алыми губками! Утром она велела ему выбирать одно из двух: или они наконец определят их совместное будущее, или он может убираться вон и больше не заговаривать ей зубы.
Дункан невольно улыбнулся, вспомнив, как она, откинув назад свои черные волосы и подбоченясь, глядела на него в ожидании ответа. Он ничуть не сомневался, что в глубине души Илейн была уверена в его капитуляции. Ведь она согревала ему простыни не одну ночь и доказала, что в постели с ней очень даже хорошо.
Да, но отдать свою свободу за одно только плотское удовольствие? Ну нет! Илейн, наверное, сошла с ума, если серьезно думает, что он позволит запросто накинуть на себя аркан, станет покорным и послушным супругом!
Дункан усмехнулся про себя. Утром, услышав его отказ, Илейн сбросила маску, которую носила. Она ругала его последними словами, и оказалось, что у нее острый как бритва язык, который она до сих пор прятала. Язык каждой женщины рано или поздно становится острым: таков уж закон природы. Языки женщин становятся все острее и острее по мере того, как округляются их груди. Что и говорить, приятно ласкать женскую грудь, но платить за это удовольствие, выслушивая брань, — такое не для него!
Дункан распростился с Илейн довольно быстро, а хлеставший вовсю дождь остудил его пылающий лоб и другие — тоже пылающие — части тела. Он давно уяснил себе, что часто за свободу приходится платить весьма высокую цену. Но все равно, свобода для него дороже всего, ради нее он может пожертвовать чем угодно.
Пистолетный выстрел, прозвучавший где-то совсем близко, мгновенно вернул Дункана к действительности. Он весь обратился в слух, потом приготовился к сражению.
«Если я пойду пешком, то не успею», — подумал Дункан и, ругнувшись, вскочил в седло.
— Хватит тебе ходить порожняком, глупая кляча. Пошевеливайся, а то я опоздаю. Ковыляй скорее, мы должны кому-то помочь.
Все, что происходило в имении Син-Джина или вокруг него, непосредственно касалось Дункана. Он считал, что это его прямой долг перед хозяином поместья — разбираться во всех происшествиях и улаживать неприятности со всей возможной быстротой.
Фицхью ехал на лошади не только потому, что так он мог скорее поспеть к месту, откуда послышался выстрел, но и потому, что верхом он производил более внушительное впечатление. Пришпорив коня, Дункан одновременно выхватил из-за поясного ремня пистолет. В округе пошаливали разбойники, и он не хотел подвергать себя неприятным неожиданностям.
