и принести в детскую колесо от кабриолета.
Потом мы принялись за работу. Дети брали ветки из корзины и подавали их мне, а я завивала их вокруг колеса, привязывая нитками. Возились мы долго, так как делали большую гирлянду. На одинаковом расстоянии друг от друга закрепили на колесе четыре шипа, чтобы прикрепить к ним свечи. Когда мы кончили и стали прибираться в детской, выметая мусор и приводя все в порядок, вернулся из города капитан. Свечи сразу были посажены на шипы, лента разрезана на четыре одинаковые части, которые мы привязали к гирлянде так, чтобы потом с их помощью подвесить гирлянду к потолку. Наша первая рождественская гирлянда была готова.
— Чем я могу помочь? — спросил капитан. Я замялась.
— Это надо бы подвесить к потолку в центре общей комнаты. Но поскольку общей комнаты в доме нет, то, может быть, мы повесим это в детской, прямо над этим столом?
Взяв молоток и гвозди, капитан взобрался на стол. Мы все вместе держали гирлянду, пока он прикреплял ее к потолку. Неожиданно он остановился, не донеся молоток до гвоздя и, посмотрев на меня, нахмурился.
— Что значит, в доме нет общей комнаты? Что вы имеете в виду?
— Но ее действительно нет, — ответила я.
— А большая гостиная, малая гостиная, библиотека, музыкальная комната?
— Нет, — настаивала я, — это не одно и тоже. Общая комната — это та, в которой живет вся семья. Отец, мать и все дети вместе работают, играют, читают и пишут в ней. Тогда это действительно общая комната.
Капитан закончил и слез со стола. Отступив на шаг, мы залюбовались замечательной большой гирляндой с четырьмя свечами. Она не только придавала комнате праздничный вид, но и принесла с собой приятный запах рождественской елки.
— Что же мы будем делать с ней дальше? — спросила Агата.
— Очень просто. В первое воскресенье предрождественского месяца вся семья соберется ночью под гирляндой, и ваш отец будет читать Евангелие. Потом он зажжет одну свечу, а мы все вместе будем петь рождественские песни. На следующей неделе мы зажжем две свечи, затем — три, а потом все четыре.
— Откуда вы все это знаете?
— О, этот очень древний обычай — лишь один из многих.
— Один из многих? У вас в запасе есть для нас еще?
— Может, кое-что и есть, — засмеялась я.
— Ну что ж, — сказал капитан, собирая остатки гвоздей и беря молоток. — После ужина давайте встретим ночь под рождественской гирляндой в нашей новой общей комнате.
Последние слова явно относились ко мне. Было ли это только попытка подразнить меня, или же он решил подвергнуть критике мое замечание относительно общей комнаты, я не поняла. Этот вопрос мучил меня все время, что я была здесь: семья собирается только во время принятия пищи. Дети и не предполагали, что можно собираться вместе по другим поводам. Мальчики почти все время были в своей комнате, старшие девочки — в своих, и баронесса Матильда снова и снова повторяла им, что им нечего делать в детской вместе со своими младшими сестрами. Когда, последнее время, старшие дети стали приходить к нам, вежливо стучась в дверь детской и вежливо спрашивая: «Можно нам войти?», мне хотелось ответить им: «Прекратите эти церемонии. Разве вы не одна семья?»
Однако, все это было не мое дело. Это был лишь один из множества неписанных законов, действовавших здесь. Я просто не могла понять, что может быть хорошего в этом, если держать детей, принадлежащих одной семье, разделенными на три группы, которые, разумеется, противостоят друг другу. Я пыталась выяснить это у баронессы Матильды. Она не смогла объяснить. Единственное, что я узнала из разговора с ней, что таков обычай большинства аристократических домов — приглашать воспитательницу для старших детей, няню — для младших, и, возможно, наставника для мальчиков.
Что до меня, меня не касалось общее положение дел в доме. Предмет моих забот, было сказано — детская, и мне совершенно нечего делать с Рупертом, Вернером, Агатой и Марией, за исключением школьных занятий с последней. И я буду поступать верно, если буду отсылать от себя старших детей, вместо того, чтобы учить их петь всех вместе. Зачем тут общая комната? Я чувствовала себя довольно неловко, когда думала о баронессе Матильде. Ни за что на свете не согласилась бы я обидеть ее, но иногда она меня просто раздражала. Разве, рассуждая таким образом, могла она додуматься до идеи о новой общей комнате, о том, чтобы дети были вместе? Но я утешала себя: ведь она всегда во всем спрашивала разрешения у капитана, говоря, что нужно делать только то, что ему было по нраву. Но детскую объявил нашей новой общей комнатой он, а не я.
После ужина все мы и баронесса Матильда, которая успела уже вернуться от своей сестры, собрались вместе в новой общей комнате. Капитан прочитал Евангелие. Мы все вместе сидели вокруг стола, На котором горела большая, толстая, красная свеча. Это был мой сюрприз детям. Я привезла ее с собой из Ноннберга.
— Это рождественская свеча, — объяснила я. — Это символ Христа, к которому мы обращаем наши взгляды. Ее нужно зажигать каждый вечер до самого Рождества — это старинный обычай, — сказала я, глядя на капитана.
Когда я услышала, что даже мягкий голос баронессы Матильды присоединился к нашему маленькому хору, все внутреннее напряжение покинуло меня, и я с наслаждением заслушалась прекрасным созвучием чистых детских голосов и скрипки, на которой играл капитан.
Санта Клаус не приходит к австрийским детям. Никто не спускается по трубе камина, чтобы наполнить подарками ваши чулки. В Австрии все проще. В первое воскресенье предрождественского месяца большие и маленькие дети пишут письмо Божественному Ребенку. Считается, что он спускается с Небес. В сочельник он сам, сопровождаемый ангелами, приносит с собой рождественскую елку и подарки под ней. Это письмо очень важно, потому что в нем вы выражаете свои самые сокровенные желания, которые в конце концов обязательно должны исполниться. Перед тем, как отправиться спать, вы кладете его на подоконник. А утром, едва проснувшись, бросаете туда свой первый взгляд, чтобы узнать, забрал ли адресат письмо. У хороших, послушных детей письма всегда исчезают в первую же ночь. Другим приходится ждать два-три дня и, если это случится с вами, вам надо хорошенько подумать. Во всяком случае, вы обязательно научитесь аккуратно вешать свою одежду на кресло на ночь.
После последней песни мы, все еще сидя за столом, начали писать наши рождественские письма. После недолгого раздумья, я написала:
«Дорогой Божественный Ребенок. Ты мог бы облегчить мою жизнь, если бы принес каждому ребенку в этом доме по паре хороших ботинок, Wetterfleck, и паре шерстяных рукавиц. Мне лично ничего не нужно, потому что я скоро отправлюсь обратно в Ноннберг».
Возбуждению первого воскресенья предрождественского месяца трудно было утихнуть по мере того как приближалось шестое декабря — один из самых важных дней для всех домов, где живут дети. В этот день Святой Николай спускается на землю, чтобы прийти в гости ко всем малышам.
Святой Николай был безгрешным епископом, жившим в четвертом столетии. Он был всегда настолько добр и благожелателен ко всем детям и молодым людям, что Бог разрешил ему каждый год, в день, когда отмечался его праздник, спускаться на землю к детям. Он приходит, облаченный в свои епископские одежды, с митрой на голове и епископским жезлом в руке. Правда, его сопровождает Крампус, уродливый маленький черный дьявол с длинным красным языком, рогами и длинным хвостом. Когда Святой Николай входит в дом, он находит всю семью в сборе, ожидающую его. Родители искренне приветствуют его. Тогда он задает детям вопросы из катехизиса, просит их повторить молитву или спеть песню. Он кажется всеведущим и знает о всех событиях прошедшего года в жизни детей, как видно из его слов. Послушным детям он дарит мешок, наполненный яблоками, орехами, сливами, инжиром и самыми вкусными конфетами. Плохие дети должны искренне обещать исправиться, иначе Крампус, который уже торжествующе мычит как корова и гремит своей тяжелой цепью, заберет их с собой. Но Святой Николай никогда не позволяет ему прикоснуться к детям. Он верит обещаниям детей и полным слез глазам; однако
