— Не говори глупости. Мне просто не нравится, что она пригласила этого незнакомого человека жить вместе с нами. Мы ничего не знаем про него. Ну ладно, он был литературным гением. Кандидатом на Нобелевскую премию. Но ведь он ее не получил, верно? Просто сбежал и спрятался на Аляске, как только жизнь немного не заладилась. Господи, на Аляске! А теперь скажи мне, нормальные люди так поступают? Или у него все-таки не хватает пары винтиков в голове?
Курт ерзал по массажному столу и никак не мог устроиться поудобней. Потом вздохнул. Закрыл глаза. Ему не нравилась картина, плясавшая перед его глазами. Отсюда она казались символом добра и зла — темная грива Коллиера и длинные, золотистые волосы Сасс.
— Не знаю. Я нахожу это романтичным. Мне тоже иногда хочется куда-нибудь убежать, но я слишком большая трусиха.
— Ты уж скажешь.
— Эй, что тебе от меня нужно? — В Марсии росло раздражение. — Я не вижу ничего плохого, если Сасс работает над тем, что ее интересует. Я никогда раньше не слышала, чтобы она так увлеченно о чем-то говорила. Она рассказывает обо всем, не только о текущей работе. И о персонажах, и о костюмах. По-моему, фильм получится отличный. Не могу дождаться, когда его сделают.
— Он никогда не получит высокий рейтинг, — упрямо сказал Курт. — Он сойдет для кучки поклонников, но вовсе не стоит тех сил, которые Сасс в него вкладывает…
Марсия закончила массаж. Повисло тяжелое молчание. Нужно было что-то сказать, чтобы исправить промашку, и Курт раздраженно схватил полотенце и спрыгнул со стола.
— На сегодня хватит, Марсия. Спасибо. Пора браться за дела. Прислать Сасс, когда я оденусь?
— Конечно. Если она свободна.
Марсия вышла из комнаты, не взглянув больше на тело Курта. Оно ей не принадлежало, так что не имело смысла терять покой и желать его. Марсия была в этом отношении весьма разумной девушкой.
Когда дверь за ней закрылась, Курт подошел к окну, положил руку на подоконник и стал смотреть, как Шон Коллиер расхаживает перед Сасс, оживленно что-то ей рассказывая. Хотя ее глаза прятались за огромными темными очками. Курт знал, что она ничего не видит, кроме своего собеседника. Шон Коллиер взмахнул руками, свел их вместе, показал на океан и воздел руки к небу. Курт неодобрительно фыркнул. Да, Коллиер так приручил Сасс, что она ест у него с руки. Курт чертовски устает, потому что все разговоры сводятся только к Шону Коллиеру, единственное чтение в доме — последние наброски сценария; Сасс отказывается выезжать с ним развлечься, поскольку ей хочется быть поблизости на случай, если он — он — захочет поделиться с ней новой мыслью. Курта от этого уже тошнит. Что-то нужно менять. Черт побери, он хочет, чтобы Сасс снова целиком принадлежала ему. Он скучает, любит, а все идет наперекосяк. Коллиер испортил ему всю жизнь.
А этого Курт Ивенс не намерен был терпеть.
— Как здорово.
Сасс захлопала в ладоши, придя в восторг от услышанного. Отодвинув бокалы, она усмехнулась и, удивительное дело, Шон Коллиер улыбнулся в ответ. В первый раз она видела, чтобы он полностью избавился от печали. Как бы ей хотелось думать, что это результат их дружбы, ее веры в его талант. Если она поможет ему исцелиться, то это и в самом деле будет стоящим и действительно нужным делом.
К счастью, Сасс была не настолько тщеславна. На Шоне благотворно сказывается работа, а на ее долю выпала лишь роль доктора, прописавшего лекарство. Шон сделал то, что мог сделать лишь талантливый художник. Он отошел от реальности, связанной с личным восприятием, и заглянул в глубины своей души, в уголки своей психики, чтобы проглотить эту горькую пилюлю. И теперь гордо демонстрировал свою работу, читая вслух слова, которые Лайа, один из главных героев книги, говорил Эйлин, книжной Мойре. Мысленно Сасс уже видела, как будет играть эту роль и как станет отвечать ей Курт. Получится просто замечательно, и она с радостью поделилась с Шоном своими мыслями.
— Ты правда так считаешь, Сасс? — Глаза Шона расширились от удовольствия, он даже не ожидал такой похвалы. — А мне казалось, что я немного затянул диалог Лайа. Тут можно еще немного изменить, подправить. Вот тут, видишь?
Он сделал три шага и оказался рядом с ней, наклонился и заглянул через ее плечо в рукопись. Сасс усмехнулась. Как приятно видеть человека, увлеченного работой. Как чудесно ощущать бьющую из него энергию, заряжающую и ее настолько, что она уже не может дождаться начала съемок.
— Нет, — заявила Сасс и покачала головой. — По-моему, ничего уже не нужно менять. Этот разговор очень важен и занимает всего две минуты из девяноста. Я боюсь, что он покажется слишком куцым, если ты его сократишь. Мне хочется, чтобы зритель понял, что эти двое любят друг друга, и что секс тут не самое главное. Здесь видны и уважение, и чувственность, так что думаю, что в этих словах все на месте. Ты только все испортишь — или, по крайней мере, снизишь такое мощное воздействие, — если сделаешь эту сцену более приземленной, плотской. Как ты думаешь? — Сасс все еще держала сценарий и бегло просматривала его, чтобы определить, не пропустила ли что-нибудь.
— Давно я уже не слышал запах океана, Сасс, очень давно. — Он посмотрел на нее. — Я скучаю по своему дому. По своему острову.
— Тебе помогает эта работа, Шон? — Теперь настала очередь Сасс обратить взор на океан. Она не хотела еще раз заглядывать в его глаза слишком глубоко.
— Думаю, да. — Он ненадолго задумался. — Помогает, и я должен благодарить тебя за это. Сам я не мог в одиночку справиться с прошлым. Но шрам все равно останется на всю жизнь.
Шон протянул к ней руку, и на мгновение Сасс подумала, что он собирается обнять ее. Но он лишь прикоснулся к ее волосам и снял с них бледно-желтый лепесток. Он подержал его в пальцах, а затем отпустил, и маленький, бархатистый кораблик улетел прочь, унесенный порывом ветра. Он поглядел ему вслед, как смотрят на играющих детей — с грустью, нежностью и улыбкой, словно ждал, что он сейчас вернется.
Растроганная, Сасс прикоснулась к его шелковистой, коротко подстриженной бороде, удивляясь, как она могла так много месяцев противиться этому желанию. На этот жест она решилась не ради удовольствия, а желая выразить ему свое дружеское расположение и заботу. Их она могла дать Шону Коллиеру, но не больше того. Прикоснуться к нему, радуясь, что сумела вернуть его к жизни, и эта радость переполняла ей сердце.
— Ты прав, Шон. Шрам останется навсегда, но когда работа подойдет к концу, от него останется тонкая, бледная полоска. И тогда ты лучше поймешь Мойру. Я уже вижу это. Написанные тобой слова вызывают сочувствие к ее смятению, а не ненависть за предательство. А я тебе обещаю, что сыграю все так же хорошо, как написано тобой. Клянусь тебе, Шон Коллиер, что скоро ты забудешь про шрам. Когда начнутся съемки, когда мы поедем в Ирландию…
Рука Шона взметнулась и схватила ее за запястье. Лицо затуманилось, глаза потемнели, как в то утро, когда она без приглашения явилась к нему в дом. Его губы открылись, чтобы что-то сказать, пальцы сжались так сильно, что Сасс захотелось закричать, остановить его. Но она не успела. Они были уже не одни.
— Сасс! Коллиер!
Услышав голос Курта, Шон отшатнулся, ослабил хватку и наконец совсем отпустил руку Сасс.
— Вот вы где, — сказал Курт, подходя к ним.
Шон повернулся к пришедшему, на его лице все еще виднелись следы недовольства. Но что это было? Гнев? Разочарование? Боль? Понимая, что она не может спросить об этом при Курте, Сасс улыбнулась, а потом грациозно и уверенно подошла к Курту, прямо в его объятия. Прекрасная игра. Оставив Шону его секрет, Сасс знала, что не скоро забудет про эту внезапную вспышку.
— Мы работаем над сценарием, Курт. Получается просто чудесно. Я уверена, что тебе понравится эта сцена, — весело сказала Сасс, понимая, что Курт расслышал в ее голосе наигранный оптимизм.
— Мне уже нравится, — ответил он, обнимая ее и покровительственно целуя. — Как. Коллиер, хорошо продвигается работа над сценарием?
— Да, хорошо. — Шон тряхнул темными волосами, и на его лице вновь появилось выражение какого- то смутного изумления. — Думаю что в следующем месяце закончу. Но уверен, что вообще никогда его не допишу, если буду сидеть не за компьютером, а здесь в саду.
