труда. Только холодильник битком набит всякой всячиной. Замороженные продукты сыплются на меня дождем. Какая-то тяжеленная ледышка грохается прямо на ногу. Стараюсь не стонать, чтобы не разбудить Леонарда. Пытаюсь подобрать упавшее. Без толку. Все наверняка разлетелось по кухне, а я ни хрена не вижу. Ударяюсь лбом о кухонный стол и решаю заняться кофе. А это все пусть валяется.
Сам процесс кофеварения протекает без происшествий. На ощупь вполне реально заполнить контейнер кофе и проверить уровень воды в кувшине. Выливаю воду в кофеварку, одной рукой щупая, куда лью.
Вполне законно горжусь собой.
Открываю буфет, чтобы достать кружку. С полдюжины стаканов и фарфоровых чашек летят на пол. Осколки подступают к ногам.
От дверей доносится легкое шуршание.
— Митч? — спрашивает Леонард. — Что тут, к чертям, делается? Отражаешь атаки пришельцев?
— Только не входи. Особенно если ты босиком. Тут полно осколков.
— Удивил, тоже мне. Я это понял, еще когда был у себя.
Молчим. Оцениваем друг друга. Как могут оценивать две слепые родственные души.
— Что ты вытворяешь, Митч? — укоризненно спрашивает Леонард.
Мне делается стыдно, будто меня поймали на недостойном занятии.
— Подойди сюда, — говорит Леонард.
Осколки скрипят у меня под ногами. Банка замороженного сока (апельсинового?) откатывается в сторону.
Леонард вытягивает руки и щупает мою повязку.
— О, Митч. — Вот и все, что он говорит, развязывая полотенце и срывая его.
Свет ослепляет меня.
— Я просто хотел узнать на собственном опыте, до чего может дело дойти.
— О, Митч, — повторяет Леонард. — Только пойми меня правильно. Я люблю тебя и все такое, но ничего глупее я еще не видел.
Душу мне пронзает боль. Слышу свой собственный голос:
— Но почему? Почему это так уж глупо?
— Потому что у тебя есть глаза. Если бы ты был на самом деле незрячий, ты бы приспособился. Легко. Но ты не слепой. Ты сам постарался лишить себя зрения. И напрасно.
— Я подумал, это может нас сблизить.
— Да когда мы были ближе, чем сейчас?
— Не знаю. А правда, когда?
На этот счет у меня было свое мнение. Но пришлось выслушать мнение Леонарда.
— А как насчет вчерашнего вечера, когда мы с тобой пошли прогуляться? Ведь ты видишь, а я — нет. По этой причине мы очень подходим друг другу. У одного есть то, чего нет у другого.
— Я хотел взглянуть на мир твоими глазами.
— Слепыми глазами. Только добровольная слепота — это не то. Уж ты мне поверь. Кое-чего нарочно не добьешься. Даже если очень захочешь.
— Хлопья будешь? — Что-то мне приспичило сменить тему.
— Конечно, буду. Спасибо.
— Я подам тебе завтрак в постель. Только подмету осколки.
— Держи глаза нараспашку. А то порежешься.
И он ушел. А я стоял посреди кухни и осматривался.
Чашек со стаканами разбилось, пожалуй, больше дюжины. У фарфоровых кружек отлетели ручки. Упаковка куриных грудок без кожи торчала из-под плиты. Две банки замороженного клюквенного сока валялись под столом.
Я налил кофе в единственную непокалеченную кружку и разбавил пол на пол молоком.
Потом принялся за уборку.
В тот же день, часа в три, заглянул Кэхилл с сыном, Джоном-младшим по прозвищу Отрок Джон. Они направлялись на занятия в детскую бейсбольную секцию.
В это трудно поверить, но восемь лет назад Кэхилл женился на Ханне и увел ее от нас.
Только не говорите ничего. И без вас все знаю.
Во-первых, Кэхилл, с его репутацией человека, не годного к оседлой семейной жизни, родил ребенка и сейчас сопровождает его на занятия в бейсбольной секции. Во-вторых, я всегда считал, что Ханна без ума от меня. Наверное, когда-то она и вправду была в меня влюблена. Вот и все, что мне известно.
Просто мне было приятно представлять ее чем-то вроде страховочной сетки в цирке. И вот уже лет восемь я работаю без страховки.
Наверное, это нелегко — быть для кого-то страховочной сеткой. А может, она не так уж была в меня и влюблена. И я не уделял ей должного внимания, полагая, что если уж она в меня втюрилась, то так будет всегда.
Леонард сидел на стуле у окна, скрестив ноги. Вылитый Будда или кто еще из этой тусовки. Казалось, Леонард глядит в окно. А может, так оно и было. Ведь он к тому времени уже кое-что видел, только мы старались не обсуждать это. К чему лишние объяснения и лишнее напряжение?
На щеках Леонарда уже пробивался шелковый пушок, и он не давал мне его сбрить.
Отрок Джон прямиком направился к Леонарду.
— Привет, Док, — бросил на ходу Отрок Джон. Вежливость, не более того. Интересовал его только Леонард. — Привет, Леонард.
Для Отрока Джона на Леонарде свет клином сошелся. Само собой, я даже не пытался его разубедить.
— Салют, Отрок Джон. — Леонард встал и потрепал мальчика по голове.
— Ты уже можешь видеть?
— Немного.
— А сколько?
— Кое-что. Но не все.
— Это как?
Леонард вздохнул. Я знал, ему нелегко вдаваться в объяснения. Но он и не пытался протестовать.
— Ну типа в комнате выключили свет, и ты видишь одни лишь очертания предметов. Но темноты на самом деле нет. Просто ты видишь только контуры.
— Это ужасно?
— Да нет.
— Значит, все в порядке.
— Понимаешь, вряд ли бы ты захотел быть на моем месте. Никому не пожелаю.
Тут Леонард повернулся в мою сторону и посмотрел прямо мне в глаза. Много ли он при этом видел, не знаю. На губах у него появилась кривая усмешка.
— Помалкивай, Леонард, — прошипел я.
На следующее утро Леонарда в спальне не оказалось.
Я искал его повсюду. Даже на улице.
Пришлось проконсультироваться у Глюка.
Я спросил вслух:
— Эй, Глюк. Куда девался Леонард?
Пес лежал на полу возле лестницы. Заслышав обожаемое имя, он поднял голову и посмотрел наверх.
— Благодарю, — сказал я. — Твоя помощь очень пригодилась.
Я забрался по лестнице наверх.
Леонард спал на полу за моей кроватью.
