— Не знаю. Возможно.
Полицейский в другой машине запустил двигатель и включил фары, затем проехал по дорожке и остановился позади нас, ослепляя светом фар.
— Вот придурок! — воскликнул «нянька», прикрывая ладонью глаза от света, отражающегося в зеркале заднего вида.
— Пойдем? — Оукси открыл дверцу.
Вздрогнув, я посмотрела в сторону бунгало.
— Нет, спасибо!
— Ладно. Я там не задержусь. Десять минут, не больше. Надо еще снять показания счетчика для хозяина.
— Только не помни мою одежду. Клади ее аккуратно.
Он долго смотрел на меня, словно придумывая, что сказать. Потом вздохнул.
— Не беспокойся, — сказал он, устало выбираясь из машины. — Я не помну твою одежду. — И он ушел.
В машине становилось все холоднее. Полицейский во втором автомобиле выключил фары и двигатель, и постепенно воцарилась полная тишина. Вокруг сгустилась темнота. На заднем сиденье Анджелина грызла ногти и безучастно смотрела в окно. Во всем свете существовали только мы двое и наше дыхание, казавшееся все более громким.
— Анджелина! — наконец сказала я. — Как ты думаешь — твой отец попытается найти Джо? Я имею в виду — ты не думаешь, что он мог побывать здесь? Среди этих деревьев?
Пауза.
— Я не знаю.
Я ждала, что Анджелина скажет что-нибудь еще, но она по-прежнему молчала. Здесь она была не более общительна, чем в полицейском участке. Откинув голову на сиденье, я сунула руку в карман рубашки, где обычно лежал мобильник, но, конечно, он остался в бунгало. Было очень странно ощущать, что ты осталась без всякого контакта с внешним миром. С мамой или Кристофом. Чтобы не думать об окружающих нас лесах, я попыталась удержать в голове образ Кристофа.
В конце концов я выпрямилась и повернулась на сиденье. Анджелина не сдвинулась с места. Она сидела возле окна, держась за ручку дверцы. Из-за странной прически ее лоб в рассеянном свете казался большим и выпуклым. Во второй машине полицейский был совершенно неподвижен.
— Анджелина, — осторожно сказала я, — как ты думаешь, что имел в виду детектив? Ну, дежурный по участку Стразерс? Насчет дьявола? Дьявол острова Свиней — ты знаешь, о чем он говорил?
Она не ответила, продолжая смотреть на бунгало, на ту дверь, за которой исчез Оукси, — взгляд сосредоточен, губы поджаты. Опершись локтем о спинку сиденья, я опустила подбородок на руку и не отрываясь смотрела на Анджелину.
— Анджелина! Я спрашивала тебя, знаешь ли ты, что он имел в виду. Потому что я, кажется, знаю. Думаю, я видела то, о чем он говорил. На видеозаписи.
Наступило недолгое молчание. Потом она быстро повернулась и посмотрела на меня. Я видела, как забилась жилка у нее на виске.
— А ты разве не знаешь? Существует видеозапись, Анджелина, на которой изображено нечто, гуляющее по пляжу на Куагаче. Изображение немного смазано, но нет никаких сомнений, что там такое. Там какое-то создание — получеловек, полузверь. — Я облизала губы и посмотрела из окна на полицейскую машину. Внезапно мне показалось важным, чтобы сейчас никто на меня не смотрел. — А может, — тихим голосом отчетливо сказала я, перегнувшись через сиденье и многозначительно глядя на нее, — это был полузверь-полуженщина…
7
Место под названием Лайтнинг-Три-Гроув (Господи, это имя говорит само за себя![18]) ближе всех на земле к преисподней. Этот заброшенный поселок между Думбартоном и Рентоном представляет собой образец некачественного городского строительства пятидесятых- шестидесятых годов; по сути, он уже умер и ждет лишь появления катафалка. Номер двадцать девять по Хамберт-террас представляет собой одноквартирный дом с тремя спальнями, находящийся на самом краю поселка. Когда я отрываю взгляд от этого письма и выглядываю в окно, что я там вижу? Три сотни домов, сгрудившихся на краю пустынного поля, некоторые окна заколочены после того, как экологическая служба нашла на чердаке асбест, все стены покрыты граффити, с крыш кое-где отвалилась черепица, на улицах валяются грязные подгузники и пустые бутылки из-под тонизирующего напитка «Бакфаст», потому что из Думбартона сюда повадились возить мусор. Все это должны забетонировать, чтобы построить развлекательный центр, но человек двадцать все еще цепляются за свою жалкую жизнь здесь. В основном это самовольные поселенцы и беженцы — женщины в платках, с испуганным видом снующие по улицам. Один Бог знает, что они думают об этом месте. Что называется, из огня да в полымя.
Разумеется, когда мы впервые сюда приехали, было темно и мы не имели представления, насколько здесь ужасно. Было просто очень, очень тихо и безлюдно. «Нянька» отпер дверь, немного повозившись с незнакомыми ключами, и впустил нас внутрь, щелкнув выключателем. Мы двинулись вслед за ним, в этот зловещий сырой дом. Оукси сразу же подошел к окну, чтобы проверить шпингалеты, а Анджелина, которая за все время поездки не проронила ни слова, бочком уселась на ближайшую кушетку, плотно запахнув вокруг себя пальто и упрямо глядя в пол. Я стояла посреди комнаты, испуганно озираясь по сторонам.
Теперь я видела, что здесь гораздо, гораздо хуже, чем в бунгало. Все предметы стояли криво, словно устроив в темноте бешеную пляску и замерев в тот момент, когда «нянька» вставил ключ в замок: две ободранные кушетки были развернуты под какими-то нелепыми углами, покрытый пылью телевизор на черной деревянной тумбочке отодвинут куда-то в угол. Все замерло в неподвижности, казалось, будто дом оскорблен нашим вторжением и ждет, когда мы отсюда уберемся. Дом имел открытую планировку,[19] за гостиной на первом этаже располагалась кухня, которую кто-то попытался оживить с помощью ярко-желтых обоев и бирюзовой плитки, а также бледно-желтых кружек на подставке в виде грубо отесанного пенька. Тем не менее чувствовалось, что тут не все в порядке. «Не пользуйтесь духовкой!!! — гласила надпись над плитой. — Духовка отключена ради вашей же безопасности!!!»
— Да. — «Нянька» прошел в угол, где над пустым кронштейном с потолка свисал пучок проводов. Подцепив пальцем кронштейн, он потянул его на себя. — Тут была камера. И вон там. Это значит, что где- то должен быть… — Он открыл буфет, заглянул внутрь, затем закрыл дверцу и прошел в переднюю, под лестницу. — Да, вот он. Щит управления. — Мы с Оукси подошли поближе, и я увидела маленький пульт управления с выдранной электроникой; дырки были затянуты паутиной. На стене висело старое-престарое расписание дежурств. — Да. — Положив руки на дверную раму, «нянька» откинул назад голову, чтобы проследить взглядом провода, которые уходили вверх по стене и терялись из виду под лестничной ковровой дорожкой. — Мне говорили, что раньше здесь был номер для изнасилованных.
— Что? — сказала я. — Какой-какой номер?
— Для изнасилованных. — Он повернулся ко мне, и выражение его лица тут же изменилось. — Ну да, — поспешно сказал он, закрывая дверь. — Я знаю, это неудачное выражение. Просто ребята так это называют. Некоторые из тех женщин, что сюда приходили, были… — Он замялся, краснея и смущенно почесывая голову.
— Вы хотите сказать, изнасилованы? Мы это знаем. Главный инспектор нам говорил.
— Здесь безопаснее, чем в участке. Здесь вы в безопасности.
— Вы в этом уверены?
— Ну конечно! Да и в любом случае здесь уютнее, чем в участке.
Я потерла глаза и вздохнула. Уютнее? Да здесь ужасно, просто ужасно! Как мне кажется, все эти изнасилованные девушки, избитые дети и жертвы расовой дискриминации оставили после себя в доме какую-то тяжелую атмосферу — она словно прилипла к обоям, — и в тот вечер, когда я впервые обходила
