Глава 7
МАНФРЕД
Большой Мартин, глядя в небо, охотно сравнивал его с огромным серым слоном, который пытается без задержки запихнуть вас в пасть. Непрекращавшийся дождь поливал деревья, дороги, дома, из труб которых выходили длинные шлейфы сизого дыма.
Клаус благоразумно воздержался на несколько дней от операций, вопреки советам Ханса Фертера и Хайнца, которые считали, что партизаны после разгрома их лагеря должны перебазироваться на новое место. Можно было попытаться их перехватить. Дозоры каждый день выходили из укрепленных пунктов № 1 и № 2 в лес Бранилец за новой информацией: в старом партизанском лагере не осталось никого. В течение нескольких дней не отмечалось никаких передвижений, информация поступала очень скудно. Группы партизан по пять — десять человек проходили деревни, направляясь на запад или север. На этом этапе Ханс Фертер смог поверить, что отряды Яковлева рассеялись.
В Алешенке налаживался странный, искусственный быт общины, где в крестьянских дворах возрождалось подобие социальной жизни. Ранним утром солдаты рубили в лесу дрова, чтобы отнести их в свой дом. Клаус открыл детскую школу. Женщины заботились о егерях, готовили им еду, штопали их одежду, а по вечерам принимали в свои постели иноземных солдат. Единственными мужчинами в деревне были коммандос, а также постоянная группа охраны, которая препятствовала бегству жителей. Алешенка под жесткой охраной приняла вид средневекового городка, где время текло в ритме, заданном часовыми.
Клаус поддался, наконец, тому, что он называл физиологическими потребностями. Но молодая русская женщина, которую он выбрал, потом жаловалась на него подругам в том смысле, что Клаус, верный своим принципам, рассматривал половой акт как некую гимнастику, аккуратную и контролируемую. Это исключало всякую нежность.
Манфред, ощущая себя все хуже и хуже, решил съездить в Ревны. Он обратился к Гюнтеру с просьбой помочь ему получить необходимое разрешение, на которое Клаус с сожалением согласился при условии, что Манфред будет отсутствовать не больше трех дней, включая время на поездку. Он должен был отправиться в мундире, но захватить для переодевания свою старую одежду.
Если старая Усыгина вела себя как обычно, то напряженная и нервная Женя отвечала на вопросы Манфреда кратко. Но когда ночью они вместе легли в постель, молодая женщина забыла о своем беспокойстве. Манфред сообщил ей об иконе, которая всегда была при нем, и извинился за свой неожиданный отъезд.
Два дня прошли почти в полном счастье и радости.
В грузовике, в котором Манфред возвращался в Алешенку, он вдруг испытал сильный приступ волнения, который вызвал у него прерывистое дыхание и обильный пот. Его силы медленно подтачивали бессилие перед обстоятельствами жизни, неопределенное будущее, воспоминания о Гомеле.
Гюнтер увидел, как Манфред вошел в лазарет с осунувшимся лицом, напряженным более, чем когда- либо. Машинально порывшись в кармане, он обнаружил письмо, в котором Женя сообщала о своем окончательном отъезде из Ревен и попрощалась с ним.
Ничего не сказав, Манфред сжег письмо, попросил у молодого врача снотворное и отправился в постель.
Снова начинались боевые действия.
Клаус организовал систему глубокой разведки. Два дозора выходили с промежутком времени в полдня практически в одном направлении, поддерживая в этот раз радиосвязь между собой и с базой.
В этот день зона разведки располагалась на другом берегу реки Синей, южнее высоты 214. Болота и густой лес делали переход для коммандос особенно трудным.
С наступлением ночи они расположились лагерем на узкой прогалине, которая настолько пропиталась водой, что понадобилось нарезать и стелить огромные охапки веток, чтобы люди не спали в грязи. Ближе к полуночи Большой Мартин, обернутый холстом палатки, на который капала вода, не знал, как избавиться от ее студеных струек, которые текли под его одежду. Он собрался закурить сигарету при помощи одного средства, изготовленного Эрнстом Райхелем с целью избежать нежелательных вспышек, когда увидел низко летящий самолет. Он не особенно любил парней из люфтваффе, но надо быть довольно лихим летчиком, чтобы летать в такую ночь.
Монотонный гул самолета словно повис над головой.
Мартину показалось, что он заметил неясный силуэт, который скользил в облаках, и решил разбудить лейтенанта. У Хайнца была бесценная способность переходить от глубокого сна к пробуждению в доли секунды. До того как Большой Мартин заговорил, он уже слушал гул самолета, откинув полог палатки.
— Если это наш самолет, то парень свихнулся, а если он хочет приземлиться, то наломает дров, — пробормотал Мартин.
— Слушай, болван, он глушит моторы… нет, он возвращается.
Он вынул карту, быстро укрыл ее и при свете фонарика нанес на ней курс самолета.
— Буди остальных… У этого парня наверху точно нет черного креста на фюзеляже.
В несколько мгновений коммандос поднялись, собрались и углубились в лес. Дождь усиливался все больше и больше, и людям хотелось разорвать эту темную пелену, о которую, им казалось, они могли сильно ушибиться.
Лишь с первыми проблесками света, сделав несколько кругов, дозорный сообщил о наличии продолговатой поляны. Погасшие костры, пепел, еще сохранивший теплоту, несмотря на дождь, свидетельствовали о том, что ночью здесь высаживался десант.
Клаус, поставленный в известность Хайнцем, послал в лес на несколько дней другие взводы в полном снаряжении. Люди ворчали и кашляли, но продолжали свои поиски. Днем они спали в сырых и грязных шалашах из веток, ночью ходили по мокрому и холодному лесу.
Через день снова прилетел самолет, но в другое место. Небо, значительно очистившееся, позволяло его заметить. На следующий вечер Хайнц решил разжечь костры на партизанском аэродроме, который они обнаружили прежде. Только четыре человека караулили десант, другие оцепили аэродром, поджидая партизан.
Самолет не прилетал ни в эту, ни в следующую ночь.
Коммандос неустанно продолжали жечь костры, пока однажды ночью русский пилот не поспешил сбросить парашютистов и грузы.
Положение осложнялось, потому что на коммандос натолкнулись партизаны. Клаус дал такой приказ: постараться захватить живьем одного-двух парашютистов и уйти, не дожидаясь подхода крупных сил партизан.
Большой Мартин, Людвиг и двое егерей, держа нос по ветру, наблюдали за небом. Двух парашютистов не насторожили приближавшиеся к ним четыре человека в крестьянской одежде, тем более что они давали понять, что нужно залечь, указывая руками на место перестрелки.
Парашютистов быстро повалили и связали. Коммандос удалились с двумя пленниками, надежно привязанными к одной жердине, которую несли два солдата. Весь сброшенный груз остался неповрежденным, за исключением разбившегося о землю контейнера с папиросами, которыми Большой Мартин набил карманы.
Яковлев счел за лучшее немедленно информировать об инциденте Москву. Главное, что груз доставлен. Что касается парашютистов, то двумя больше, двумя меньше…
Ему просто следует найти запасной аэродром и в первую очередь разработать более надежную систему оповещения световыми сигналами.
Ханс Фертер не произнес ничего, когда увидел двух советских парашютистов. Допросил их для видимости. Оба пленных были в форме солдат регулярной Красной армии. Фертер отослал их полковнику Брандту, чтобы не вытягивать из каждого разведывательную информацию.
Офицеры егерей собрались, чтобы провести вечер вместе. Это был довольно меланхоличный вечер, во время которого все они слишком остро ощущали, что определенный период войны для них завершился.
