Они вовсе не считали эти спокойные дни потерянными и не достойными включения в календарь.
В первые часы следующего дня в Алешенку, словно ураган, ворвался полковник Брандт с плохими новостями.
Диверсанты взорвали основной склад горючего в Бороденке. Это обездвижило на несколько дней более половины подвижного состава. В Добрянке взорвалась мина, заложенная напротив солдатской столовой: пятеро убитых и двадцать один человек ранен. В деревне близ Яролишева повешены пять крестьян (пособников немцев. —
Партизаны являлись по ночам и свирепствовали на расстоянии десятков километров. Всеми офицерами вдруг овладело смутное ощущение безысходности. Хайнц встряхнулся первым и предложил установить оцепление на протяжении всей речки Синей, поскольку ему показалось, что Яковлев со своей бандой притаился в лесу урочища Праня, где было обнаружено место десантирования. Но как заметил Манфред, для эффективного оцепления не хватит всех наличных войск. Он указал на карте все возможные пути отступления партизан. Поскольку русские действовали малыми группами — а это, несомненно, так, — вся стратегия оцепления была, по его мнению, иллюзорной. Приближались холода, в таких условиях лучше всего было перемещаться без задержки от одной деревни в другую, запасаясь продовольствием, лошадьми, санями и всем, что могло пригодиться партизанам.
Зима 1942/43 года наступила особенно рано. С первых дней ноября стояли трескучие морозы, повалил снег.
В День поминовения усопших три взвода егерей под командованием Клауса, Хайнца и унтера Байера бродили вдоль берегов Синей, где братья Ленгсфельд предложили установить минные поля. В действительности настоящих мин заложили немного, в других местах минами послужили лишь собранные снаряды без заряда, которые восстановили в Яролишеве. Главное, их заложили достаточно заметно — для того, чтобы партизаны не решились проходить в этих местах.
Нанесли также на карту возможные проходы на расстоянии более двадцати километров. Проклятая работа. Один солдат пробрался сквозь кустарники на берег реки. Должно быть, он поскользнулся и вскоре барахтался в водах реки, течение которой быстро его уносило. Солдат не очень хорошо плавал и, замерзнув, утонул до того, как кто-нибудь из товарищей мог оказать ему помощь.
Клаус был обескуражен до предела:
— До чего идиотская смерть!
— К сожалению, умной смерти на войне не бывает, — ответил ему Хайнц со злостью в голосе.
Остальные участники дозора помрачнели, и не потому, что за ночь смогли вернуться в Алешенку. Там их поджидала дурная весть: один солдат пропал без вести.
Карла Вернера отправили с пятью его лесорубами в Яролишев за снаряжением. Вечером он вернулся на похищенном мотоцикле: один из его соратников пропал без вести. Расспросив его, Манфред выяснил, что люди из команды Вернера, располагая некоторым свободным временем, решили повидаться со своими девушками. Только один пропал, добавил Вернер. Военная полиция прочесала все окрестности, но до сих пор поиски не увенчались успехом. В раздражении Манфред вернул гессенцев и посадил их под арест. В это время прибыли остальные коммандос.
Прошли день и ночь.
Ханс Фертер старался изо всех сил расшевелить своих информаторов, угрожая, раздавая деньги и продовольствие, отменяя отпуска. Наконец, ему удалось добыть одну зацепку: один партизанский политработник устроил митинг в деревне, расположенной в двадцати пяти километрах к востоку от Яролишева. Все жители вдруг покинули свои дома.
В волнении коммандос не находили себе места. Два взвода отправились проверить эту информацию. В самом центре застывшей брошенной деревни они обнаружили труп раздетого лесоруба, которого повесили за ноги. Партизаны оставили надпись: «Такая участь ждет всех фашистов».
Труп отправили в Алешенку. Ночью Карл Вернер и его гессенцы прошли караульные посты — их научили, что делать, и они прекрасно усвоили урок — и дошли до деревни, расположенной ближе всего к той, где был обнаружен труп.
Гранатами и пулеметными очередями они уничтожили всех тех жителей, которые не смогли скрыться достаточно быстро. Когда на следующий день об этом узнали, Ханс Фертер был озадачен. Что касается Хайнца, то он не обманывался ни на минуту. Вызвал Карла Вернера и жестоко избивал его, пока тот не сознался.
Ответственность за убийства повесили на партизан.
Во время очередного патрулирования дезертировали Пауль Швайдерт и Густав Хальгер. Гюнтер обнаружил письмо, которое эти двое оставили на его постели. Оно было кратким.
«Русские правы. Мы хотим иметь впереди будущее. Сейчас вы остались единственным порядочным человеком».
После откровенного разговора с полковником Брандтом Клаус ограничился тем, что объявил их пропавшими без вести во время выполнения дозорной службы. После этого он собрал всех егерей.
— Нам нужно обсудить последние события, — сказал он. — Ведь фактически Карл Вернер и его подчиненные поступили с точки зрения стратегии и тактики глупо. Террор порождает ответный террор. Ставки растут с каждым разом. А сейчас крестьяне больше боятся репрессий со стороны партизан, чем с нашей стороны. Результат будет тем эффективнее, чем чище наши действия. Никоим образом крестьяне впредь не пойдут на риск сотрудничества с нами, потому что у партизан тяжелая рука, и они предпочтут скорее умереть героями, чем предателями. Усвойте хорошенько, что мы не можем существовать без мирного населения. Если, когда вам приносят попить воды, вы будете бояться, что она отравлена, если, укладываясь спать, вы будете бояться, как бы ваш сон не стал последним, если каждое действие повседневной жизни, о котором вы не задумываетесь в данный момент, будет становиться поводом для беспокойства, то мы не сможем выпутаться из ситуации. Именно на это рассчитывают партизаны.
Больше я не потерплю репрессий или, скажем, сведения счетов без моего категорического приказа.
Что касается двух солдат, пропавших без вести, то, независимо от их мотивов, как солдаты они заслуживают смертной казни без всяких формальностей. Мы все поддерживаем друг друга, они, следовательно, отвергли все то, что каждый из нас для них сделал. Вам не следует их жалеть.
Завтра в семь вечера на операцию выходят четыре взвода. Командирам взводов собраться на моем КП.
Гюнтер, присутствовавший на сборе вместе с другими, печально покачивал головой: сегодня коммандос больше не ощущали себя ни победителями, ни даже уверенными в победе. Он все больше отдалялся от окружающего мира. Чтобы больше никогда уже не видеть, не слышать, не чувствовать сколько-нибудь эти квадратные километры России, которые начали белеть под первыми снегопадами.
На следующее утро Клаус попросил полковника Брандта обговорить на КП дивизии возможность бомбардировки взлетно-посадочных полос в лесу урочища Праня. Сведения, которыми он располагал, были достаточно точными, чтобы бомбардировка прошла успешно. Полковник в крайнем раздражении ответил, что это невозможно. В Сталинграде идет грандиозное сражение, и туда отправлены все самолеты. Для Клауса это было неожиданностью. Он понял вместе с тем, что практически ничего не знает о событиях на фронте, и попросил разъяснений. Насколько было известно Брандту, Красная армия предприняла несколько часов назад контрнаступление к северу и югу от Сталинграда. Он ожидал новой информации.
Клаус вернулся в Алешенку, разочарованный тем, что ему отказали в бомбардировке. Он встретился с Манфредом, Хайнцем и Гюнтером, когда те яростно переругивались.
— Гюнтер прав, — кричал Манфред, — это полный провал. Партизанам помогает весь народ… Война может продолжаться двадцать лет. И они всегда могут рассчитывать на поддержку. Мы же… у нас ничего нет, возможно, есть добрая воля, но все эти люди нас ненавидят, потому что мы ничего им не дали. Кроме кровопролития. Даже здесь партизаны дают больше, чем мы.
