— Отлично. За последнее время круг читателей значительно расширился. Я познакомился с одним местным поэтом, он согласился перевести мои произведения на французский язык. Но за сегодняшний день я продал всего одно стихотворение. Почему-то у голых людей поэзия не пользуется большим спросом.
— А сюда вы приехали вместе с группой?
— Да, у нас однодневная экскурсия.
— Кто-нибудь из ваших товарищей решился пройтись по городу нагишом?
— Мы все купались без одежды. Потрясающее ощущение! А одна из наших девчонок разделась и пошла на почту, просто потому что ей хотелось в обнаженном виде зайти на почту и отправить открытку. В открытке она написала единственную фразу: «Я пишу это, стоя на почте в обнаженном виде!»
— Отличный текст, — одобрила Блэки.
— Да, но на открытке был изображен Париж с высоты птичьего полета. Они пошли вместе с сестрой. Сестра была в купальнике, платье и солнечных очках, но для Лили это почти подвиг. В начале путешествия она даже из автобуса боялась выйти, девчонка вообще всего боялась, у нее столько разных фобий — ужас. А больше всего она боится ступенек, особенно на эскалаторах. Слышали когда-нибудь о такой фобии?
— Никогда, — честно призналась Блэки.
— Лили всю жизнь поднималась только по пандусам для инвалидов. А вы где остановились? — спросил Мейсон. — В нудистском отеле?
— Нет, в нудистском лагере, недалеко от пляжа. Разрешите, я угощу вас пивом, — предложила Блэки.
— Да, спасибо. У меня как раз осталось полчаса до отхода автобуса.
Пока они сидели за стойкой бара, потягивая пиво, Блэки рассказала старичку о своем знакомстве с буддистами, о «Парижской артерии», об Эдди и о том, что Хлоя уехала в Канны. Она благоразумно умолчала о неприятностях с индийскими националистами и о своей преступной деятельности. Потом Блэки помогла Мейсону продать поэму одной симпатичной шведке и ее другу, покрытому рыжеватой шерстью.
— Никогда бы не подумал, что на этом месте тоже могут расти волосы, — сказал старичок, задумчиво глядя вслед удаляющейся паре. — Интересно, когда он садится, ему не щекотно?
Мейсон залпом допил пиво и бросил взгляд на часы.
— Пора, как бы они не уехали без меня. Спасибо, Мишель. Приятно было повидать вас.
— Мне тоже. Но, честно говоря, никак не ожидала встретить вас в нудистском баре.
— О, за время путешествия их было так много, я имею в виду неожиданных встреч.
Когда они выходили из бара, произошла еще одна встреча. Дениза де Марс, бухгалтер из французского городка Лилль, только сегодня утром приехала в Кап д'Агд и зашла в «Морской прибой» отпраздновать первый день отпуска. В поезде ей на глаза попался номер газеты «Прованс», и Дениза с интересом прочла статью об убийстве в Монте-Карло, сбежавшей дочери английского лорда и ее канадской подруге. Полиция сообщала некоторые приметы подруги: высокая, темные волосы, возле пупка татуировка в виде розы.
Дениза сидела за столиком неподалеку от входа. Мимо нее прошла высокая девушка с темными волосами. Дениза сразу обратила внимание на татуировку возле пупка и маленький значок, приколотый к кошельку девушки: красный кленовый лист. Дениза де Марс достала из сумочки мобильник.
Она ничего не знала о вознаграждении в пять тысяч фунтов, которое «Дейли сплэш» пообещала за достоверную информацию о канадской подруге мисс Бенхам, иначе бухгалтер, как человек практичный, непременно позвонила бы в британскую газету Но она честно исполнила свой гражданский долг, сообщив французской полиции, что интересующая их девушка находится в Кап д'Агд — городе голых людей.
Часть восьмая
Пускай живущее в нас зло послужит добру (просто в виде исключения)
Глава 26
Атмосфера в доме Меджитов с каждым днем накалялась все больше и больше. Папа нервничал: Санджай и Чанки до сих пор не нашли статуэтку, а он так надеялся, что к началу праздника[22] маленький бог с головой слона будет стоять в алтаре на своем законном месте.
Все утро Папа и Амит обсуждали дела, из-за закрытых дверей кабинета слышались их возбужденные голоса.
«После рождения наследника Амит все чаще позволяет себе повышать голос на Папу», — думала Мама Меджит, пока Ракха, дневная сиделка, расчесывала ей волосы и переодевала к обеду.
Маму посадили в кресло и вывезли в столовую. Сиделка кормила ее с ложки водянистым пюре, приготовленным из плодов окры.
Ах, как хорошо было бы сейчас откусить кусочек свежего хрустящего пирожка «самоса» с начинкой из овощей, щедро приправленного острыми специями, или сделать глоток горячего чая с молоком. Мама обожала пить ароматный чай из высокой керамической кружки, такой чай подают в кафе на железнодорожной станции. Или ее любимое лакомство барфи — густая тягучая масса из расплавленного сахара, молока и толченых орехов, похожая на сливочную помадку. Раньше Мама всегда покупала барфи у старика в кондитерской лавке возле Чоупатти-бич. Мама и сейчас могла бы есть барфи, если его разломить на маленькие кусочки; она бы медленно рассасывала их, чувствуя на языке приятный сладковато-молочный вкус. Но никому не приходило в голову угостить Маму кусочком барфи. Мадхури покупала сладости в дорогом магазине, расположенном на центральной улице рядом с отелем «Тадж-Махал». Там упаковывают свой товар в розовые коробочки и перевязывают серебряной ленточкой — очень изысканно, но их барфи слишком жидкий, в нем слишком много сахара и очень мало орехов.
Мама подумала, что Мадхури не выглядит расстроенной, быстро же она смирилась со своей участью молодой вдовы. Получив известие о гибели Доу. Мадхури на следующий день отправилась в парикмахерскую и перекрасила волосы, убрав из прически красные пряди, чтобы окружающие знали: отныне она не считается замужней женщиной.
Если бы Мадхури с самого начала послушалась совета Мамы…
Но даже когда Мама могла говорить, никто в доме не внимал ее советам.
У Мамы были красивые платья, драгоценности и деньги, много денег, но что проку в богатстве, если она больше не может им пользоваться? Мама с радостью променяла бы всю эту роскошь на возможность свободно подняться с кресла и отправиться в кондитерскую лавку на Чоупатти-бич, где продают восхитительный барфи, или зайти в кафе на железнодорожной станции и с наслаждением выпить горячего чаю из высокой керамической кружки. Поскольку Мама могла обжечься слишком горячим чаем, а сказать, что его надо остудить, она не могла, ее поили тепловатой жижей из белой пластмассовой чашки со специальной крышкой и носиком, чтобы больная не расплескала напиток.
— Амит, если в течение ближайшей недели они не найдут статуэтку, придется поехать тебе, — сказал Папа.
— Он не может оставить меня и ребенка, — возмущенным голосом произнесла Фарха, энергично покачивая коляску с младенцем, которая стояла возле ее стула. Малютка Ганеш зашелся истошным плачем.
— И бизнес я тоже не могу оставить, — сказал Амит, — сейчас, когда мы вложили большую часть наших капиталов…
— Мне с самого начала следовало послать тебя. Все, разговор окончен, поедешь во Францию, — отрезал Папа. — Я так решил.
Амит ничего не сказал. Он опустил голову и уставился в свою тарелку. Мама заметила промелькнувшую у него на лице улыбку. «Почему он улыбается?» — насторожилась Мама. Амит
