– «Ему давно пора уйти на покой, освободив место молодым, то есть мне», – передразнила меня Чарли.
Должен признать, получилось очень похоже.
– Неважно, – отмахнулся я. – Зато буду в одной аудитории со всеми остальными знаменитостями.
– Но ты же сам всегда говорил, что знаменитости на всех этих телешоу – просто жалкая' кучка неудачников, заявляющихся к открытию конвертов.
Я проигнорировал ее комментарий.
– Чарли, ты же понимаешь, что это означает, правда?
– То, что теперь ты неудачник официально признанный?
– Да пойми же ты наконец. Кто-то в «ЛВТ» составлял список знаменитостей и подумал обо мне. Я – ЗНАМЕНИТОСТЬ!
– Саймон…
– Надеюсь, меня посадят рядом с Кэрол Вордерман.[23]
– Саймон…
– Интересно, а мне придется задавать вопросы?
– САЙМОН!
– Что?
– Это шутка.
– Не понял?
– Это прикол, Саймон.
В трубке послышался звонкий смех.
Оказывается, Чарли набрала приглашение на своем компьютере и решила послать мне мол, добро пожаловать в коллектив. Сейчас-то я вижу весь комизм ситуации, но в тот момент я немного расстроился.
Хотя я все равно бы не пошел. Терпеть не могу Билли Фокса.
3 мая
Я стою посреди сцены: в одной руке микрофон, другая опирается на стойку. На мне черный бархатный костюм, черная бархатная «бабочка» и розовая рубашка с оборочками. Три камеры направлены прямо на меня, но я понятия не имею, что надо делать. Телесуфлера нет, репетиций не было. Петь я не умею, танцевать и шутить – тоже. Не могу даже припомнить ни одного забавного анекдота.
Аудиторию словно нарочно набрали из каких-то смутных звезд семидесятых, и они начинают забрасывать меня вопросами. Однако вместо режиссерских заготовок на тему моей карьеры меня почему-то засыпают сложнейшими вопросами из области общих знаний. Малыш Джимми Крэнки требует доказать теорему Пифагора, в то время как Сид Литтл выкрикивает вопрос по итальянской литературе XIII века.
– Кто был режиссером классического фильма «Метрополис», снятого в 1926 году? – вопрошает Берни Клифтон.
– Каков химический знак водорода? – вопит лидер группы «Шоуэддиуэдди».
– Какое из открытий Рентгена считается величайшей вехой в истории диагностики? – визжит тетка, некогда известная как Оливия из сериала «В автобусе».
Постепенно знаменитости завладевают сценой. Майк Йарвуд на пару с бывшим центрфорвардом «Лестер Сити» Фрэнком Вортингтоном возглавляют атаку. За ними гурьбой вваливаются остальные. Джон Ноакс, Питер Первис и Джеффри из группы «Рэйнбоу» встают за камеры, а Донни Осмонд, Сюзи Кватро и «Питерс энд Ли» дерутся за микрофон. Магнус Магнуссон сбивает меня с ног, в то время как Винс Зависти с неизвестно откуда взявшимся младенцем на руках затягивает песню «Сын, которого у меня никогда не было».
В этот момент на сцене появляется мой отец. Он начинает душить меня, приговаривая в такт:
– В трагедиях Расина, несмотря на некоторые повторения риторических и поэтических приемов, как сами персонажи, так и их настроения очень четко дифференцированы. Вопрос: до какой степени и каким образом можно доказать, что автору удалось достичь поставленной цели?
От ужасного эмоционального потрясения я просыпаюсь.
Не думаю, чтобы мой отец знал, кто такой Расин.
4 мая
Наконец-то я набрался смелости и позвонил Пиппе, но, к сожалению, нарвался на автоответчик Судя по всему, Пиппа решила не утруждать себя персональными посланиями, так что пришлось выслушивать механический голос с американским акцентом:
–
Я постарался придать своему голосу максимум сексуальности, но где-то на середине монолога один из орешков, которые я по ходу жевал, застрял у меня в горле. Я начал давиться и кашлять, отчаянно хватая воздух широко раскрытым ртом. Вместо того чтобы сделать единственно разумную в такой ситуации вещь и положить трубку, я продолжал говорить и к концу сообщения напоминал один из тех компьютеров, что учат детей орфографии.
– Прости, я багровею на глазах, – мой сдавленный голос напоминал голос Бобби Давро, когда он неудачно пародирует Стивена Хокинса.[24] – Перезвоню позже.
5 мая
Мими Лоусон определенно меня преследует.
Вообще-то, я всегда мечтал, чтобы за мной ходили по пятам (это же настоящий символ статуса), но чтобы преследователь был знаменитее тебя самого – это просто нелепо.
Записку снова доставили лично, и она опять выглядела так, будто писал ребенок Честное слово, мне вдруг стало настолько жутко, что даже полосы на затылке зашевелились. Я выглянул в окно, но никого не увидел.
Если начать встречаться с Мими, то из этого, в принципе, можно извлечь неплохую рекламу.
Нет, одна лишь мысль об этом вызывает во мне омерзение.
