11 января
Проснувшись утром, я напомнил себе папашу Симпсона – когда у него течет из уголка рта слюна.
На конторке портье меня ждала записка от Чарли:
В театре все прятали друг от друга глаза и держались очень скромно. Я избегал Мими, Шарон избегала Трахуна, и все избегали Гордона, Театрального Сторожа.
Потом появился Джейсон, все в том же черном кожаном комбинезоне, и объявил, что влюблен в Колина, вчерашнего татуированного скинхеда, который должен прийти сегодня на дневной спектакль.
– Так что давайте покажем все, на что мы способны. Ладно,
У меня не было случая поговорить с Пиппой, зато она снова мне улыбнулась. Правда, я был довольно далеко и не смог разглядеть, что это – «улыбка танцовщицы» или настоящая улыбка. Я знаю, Чарли издевалась, написав, что Пиппа идеал, но, по-моему, это именно так.
У Пиппы есть все, что мне нравится в девушках.
19 января
Серун по секрету шепнул, будто Шарон говорила Трахуну, что Пиппа, похоже, запала на Манки- Манчини. Не могу в это поверить: Пиппа точно не из тех девчонок, кто способен запасть на смазливую внешность и классную тачку.
Терпеть не могу ограниченных людей.
20 января
Все это время Мими ведет себя очень странно; не будь она
23 января
Больше всего на свете мне хотелось бы, чтобы мой отец пришел на спектакль и, сидя в зрительном зале, подумал про себя: «Молодец, сынок!» Но наши выступления заканчиваются через неделю, и я знаю, что мое желание не сбудется никогда.
С отцом мы не разговариваем вот уже больше тpex лет. Рассорились мы из-за ерунды, из-за какой-то глупейшей фразы, брошенной кем-то из нас, но оба слишком упрямы, чтобы первым сделать шаг навстречу. Сейчас отец на пенсии. Сорок два года он отработал эстрадным комиком и страшно гордится тем, что, выступив в каждом из рабочих клубов Йоркшира, ни разу не «получил расчет».
Отец был очень хорошим комиком. На выступления он всегда надевал один и тот же наряд: черный бархатный костюм, черную бархатную «бабочку» и розовую рубашку с оборочками. В одной руке микрофон, другая опирается на стойку. Отец обладал редким даром «держать зал». Для меня, тогда еще ребенка, он был настоящим героем. Я буквально боготворил его. Я всегда сидел на краю сцены, с бутылочкой газировки «Вимто» и пачкой чипсов, и громко хохотал – едва не лопаясь от смеха, до коликов в животе, хотя слышал все его шутки уже по тысяче раз и не понимал доброй половины. Для меня он был звездой. Для меня он был самым смешным человеком на свете.
В 1974-м его даже пригласили сняться в одной из серий «Комедиантов», но это оказалось вершиной его карьеры. И хотя отец ни за что в этом не признается, но горькая обида из-за того, что ему так и не удалось добиться в жизни большего, буквально изводит его. Мне тогда было десять, и я хорошо помню, как вся семья устраивалась перед телевизором, чтобы посмотреть «Шоу Томми Купера». Мы с моим старшим братом Дэвидом сидели на ковре у камина, а мама, которая тогда уже серьезно болела, лежала на диване. Всем троим Томми казался просто отпадным, но я до сих пор не могу забыть, как однажды повернулся к отцу: он сидел в кресле, стиснув подлокотники, и сердито смотрел на экран из-под нахмуренных бровей – злющий, что не он заставляет всю страну заливаться смехом. Отец никогда не смеялся шуткам других комиков. Он вообще редко когда смеялся. И оживлялся лишь в те сорок пять минут, когда стоял в свете рампы.
Лет пять назад я последний раз видел его выступление. Меня удивило, что он так и не смог расстаться со своим черным бархатным костюмом, черной бархатной «бабочкой» и розовой рубашкой с оборочками. Его номер, как и его одежда, выглядел устаревшим и обтрепавшимся: куча избитых острот про тещу и анекдотов про ирландцев. Это были все те же шутки, что помнились мне из детства, но почему-то теперь они казались совсем не смешными.
Отец не уходил из шоу-бизнеса, шоу-бизнес сам «ушел» его. Телефон перестал звонить, и отец перестал работать. И когда он вышел на пенсию, погасли не только огни рампы. Отец превратился в грубого, злобного, раздражительного старика, и каждая наша встреча неизменно перерастала в ссору. Одна из таких мелких стычек и привела к разрыву.
По-настоящему мне всегда хотелось лишь одного: чтобы отец назвал меня «смешным». Мне хочется заставить его рассмеяться, хочется, чтобы, засмеявшись, он ощутил гордость за меня и подумал, что мама тоже сейчас гордилась бы своим сыном.
Чарли постоянно твердит, чтобы я проглотил обиду и позвонил отцу, и когда-нибудь я, наверное, так и сделаю.
Но только не сегодня.
24 января
