– Я – стопроцентный мужчина-гетеросексуал! – прокричал он.
– Сдается мне, джентльмен чересчур много возражает.
С этими словами
– Я могу доказать, что я – нормальный, – тихо добавил он.
– Интересно как? Откажешься переспать со мной?
Возможно, время для реплики было подобрано не совсем удачно, поскольку аудитория даже не улыбнулась. Думаю, их гораздо больше интересовало, что скажет Манки.
– Я скоро стану отцом, – спокойно ответил он.
Фраза повисла в воздухе, и моей первой реакцией был шок Я знал, что он снова встречается с Пиппой. Означают ли его слова, что Пиппа беременна и что никогда не станет моей? Я почувствовал, как камера переключилась на меня, но не смог найти подходящих слов.
– Поздравляю, – промямлил я.
– Спасибо.
А затем наступила тишина.
–
Я перешел на автопилот.
– И кто же мать твоего ребенка?
Я слышал звуки музыки и учащающийся ритм биения сердца. Взглянул на монитор. Камера наезжала на лицо Манки, давая его крупным планом. На лбу у него выступили капельки пота. Он явно сопротивлялся.
–
– Я должен напомнить, что любой вопрос, оставшийся без ответа, добавит еще тысячу фунтов в пользу благотворительности. Итак, Рикардо, кто мать твоего ребенка?
– Мими Лоусон.
– Что?!
Мой крик эхом разнес по студии то, что выкрикнули сейчас в каждой гостиной по всей стране.
– Это правда. Мими Лоусон носит моего ребенка.
Ошеломленная аудитория встретила признание гробовым молчанием.
–
–
– Да, и готов принять на себя все подобающие обязанности.
–
Я повторил вопрос снова, все еще не в состоянии поверить в то, что услышал.
– Да, мы с Мими познакомились во время пантомимы: той самой, кстати, где выступал и ты, Саймон. У нас была непродолжительная связь, и ребенок – плод этой связи. Я – его отец.
Манки явно хитрил, пытаясь перетянуть на себя лучи чужой славы. Я не мог допустить, чтобы это сошло ему с рук. Неожиданно я почувствовал себя обязанным встать на защиту ребенка.
– О нет, не ты отец, – театрально произнес я.
– О да, я отец.
– О нет, не ты отец.
– О да, я отец.
–
Настоящее ТВ.
Открытка Чарли и написанные на ней слова промелькнули перед моими глазами.
Внутри меня что-то щелкнуло.
Годы сдерживаемого раздражения и жгучей ревности к Манчини кипящим пузырем вырвались на поверхность. Чисто импульсивно я издал дикий вопль и кинулся на него на манер голливудского каскадера. К несчастью, я слегка недооценил расстояние, споткнулся о ступеньку подиума и мешком рухнул на пол. Столь внезапная атака явно застала Манки врасплох: от неожиданности он отпрянул назад и едва не потерял равновесие. Ухватив Манки за лодыжки, я рывком повалил его на пол. В отчаянной борьбе мы скатились за подиум: вопя, толкаясь, лягаясь, кусаясь. Но вскоре сообразили, что оказались в темноте, то есть исчезли из поля зрения камер. Мы отцепились друг от друга, вскарабкались обратно на подиум и, убедившись, что снова в кадре, продолжили то, на чем остановились.
– Отец не ты! – кричал я, удерживая его в борцовском захвате и пытаясь ткнуть в глаз.
– Нет, я! – пыхтел он, таская меня за волосы и как-то умудрившись всунуть по пальцу в каждую мою ноздрю.
– Нет, не ты! – орал я, оглядываясь на монитор и выжидая, пока меня возьмут крупным планом.
Краем глаза я отметил красный огонек на третьей камере и ухитрился перевалиться так, чтобы как можно выгоднее смотреться в кадре.
–
Будь это эпизод из «Жителей Ист-Энда», именно сейчас полагалось вступить ударным.
Туммм… Туммм… Тум-туммм… Ту-ту-туммм. Я тотчас понял, что совершил ошибку.
–
– Мы вернемся в студию сразу же после рекламы, – объявил я на автомате.
Дерганый администратор отмашкой попытался вызвать аудиторию на спонтанные аплодисменты, но все были чересчур ошарашены для адекватной реакции. Зажегся свет, и в студии повисла гнетущая тишина. Мы с Манки поднялись на ноги и принялись отряхивать пыль с одежды.
– Ты меня чуть не убил, – процедил он сквозь зубы. – Мой агент подаст на тебя в суд.
То обстоятельство, что агент Манки одновременно и мой агент, не помешало мне забеспокоиться. От Макса вполне можно ожидать, что он затаскает меня по судам. Кто-то из съемочной группы помог Манки спуститься с подиума. Казалось, целую вечность я простоял один посреди огромного зала, пытаясь внутренне примириться с тем, что только что натворил.
Мне не хотелось ни с кем разговаривать. Когда я покидал студию, слова Лиззи все еще звенели у меня в ушах.
Попытался дозвониться до Чарли по мобильнику, но механический голос ответил, что «номер временно не активен».
Я – отец маленькой девочки, мама которой не желает меня знать. Кое-кто еще, кто также заявляет права на отцовство вышеназванной девочки, собирается подать на меня в суд за нападение во время прямого эфира телевизионного шоу: нападение, в результате которого я теперь навсегда лишусь работы ведущего вышеназванного шоу.
Чувствую, как горизонт заволакивают тяжелые облака депрессии.
Интересно, как там насчет вакансии в «Раз, два, три – продано»?
