которым так спокойно, однако опасение быть замеченным на своем берегу торопило его вернуться пораньше. Вздохнув, он посмотрел на Мансура с откровенной детской симпатией.
— Я пойду, а то люди Селима скоро будут границу проверять. Они теперь ведут себя, как пограничники. Ты мне очень помог, начальник. Спасибо тебе.
Сафар погрузил в камеру мешок с мукой, отвязал ее и направился в заросли камышей. Потом обернулся и сказал:
— Я узнаю, что ты хотел. Не за деньги. А потому что ты хороший человек!
Когда Аскеров вернулся, застава еще спала, бодрствовали лишь часовые. Поэтому Мансур был удивлен, повстречав возле КПП взволнованного Клейменова. От свалившейся на него ответственности тот был заметно озабочен, чувствовал себя не очень уверенно. С ходу спросил, удалось ли Мансуру узнать что- то новое.
— Вот что значит полная секретность — никого никуда не пускают, но во всех духанах люди болтают, что боевики нападут на одиннадцатую заставу.
— Значит, не на одиннадцатую, — сделал мрачный вывод Клейменов.
— То-то и оно. Ты сегодня в отряд поедешь?
— Обязательно. Нужно БМП забрать из ремонта. Может, и ты со мной махнешь? Там поговоришь с начальником.
— Э нет, брат. Получится, что я навязываюсь. Ты исполняющий обязанности, ты и разговаривай. Скажи ему, что доносит наша агентура. Каждый день нужно докладывать, пока не поздно.
Константина коробило от необходимости что-то доказывать начальству.
— Полковник скажет, что мы панику поднимаем.
— Пусть говорит. Неравный бой лучше вести с начальством, чем с моджахедами.
— По мне так наоборот, — насупился Клейменов.
— Ты чего такой нервный? — удивился Мансур. — Что ты вчера говорил мне про жену? Будто ты ее почему-то теряешь?
— А то ты сам не знаешь…
— Ты вчера сказал то же самое. Но я и правда ничего не знаю.
— Может, оно и к лучшему. Уеду, пока все не узнали.
— Да в чем дело-то? — не выдержал Аскеров. — Объясни толком. Что ты все говоришь какими-то загадками!
И тут Клейменов, сорвавшись, выпалил со злостью:
— Вешается на тебя моя сучка. Вот и вся отгадка. Теперь знаешь?
— Ты что, псих? — У Мансура от удивления отвисла челюсть. — С чего ты взял? Разве для этого есть поводы?
— Да знаю, что ты тут ни при чем. Катерина сама на тебя лезет. Но она мать моего сына. И само твое существование здесь… — Клейменов досадливо махнул рукой. — Одним словом, я тебя ненавижу, командир. Как хочешь это, так и принимай. Ничего не могу с собой поделать.
Мансур был совершенно ошарашен таким поворотом в отношениях с человеком, которого считал другом. Ему и в голову не приходило, что между ними встанет элементарная ревность и что самое обидное — ни на чем не основанная.
— Любое назначение приму, куда угодно, — продолжал Константин, — вообще уволюсь, только бы уехать от тебя подальше.
— Все, я понял тебя, — резко сказал Аскеров. — Оправдываться мне не в чем. А ненависть свою прибереги для тех, кто за речкой.
Клейменов слегка спасовал перед бывшим командиром, которому привык подчиняться. Вздохнул.
— У меня на всех ненависти хватит.
— Вот и хорошо. Может, по делу поговорим?
— Дела тоже хреновые, — с раздражением ответил Константин. — Считай, один Белкин остался. Жердев в больнице. Мюллер в тюрьме…
— А поисковая группа на связь выходила?
— Только что. Операция в горах теперь — спасательная.
— Где Ратников?
— Забурился, идиот, куда орлы не летают, — без связи, без мозгов. Группа ищет его со вчерашнего вечера. Люди устали.
— Да, дела не сахар. Но все же лейтенант не круглый дурак. Кое-что он правильно делал.
— Иногда. Чингачгук хренов, — сплюнул Клейменов и спросил: — Так ты поедешь со мной в отряд?
— Неужели нет, — сказал Мансур. Он знал, что Константин ждал от него именно такого ответа. Ему самому тоже не хотелось обострять отношения. Поедут, как в старое доброе время, будут по-человечески разговаривать, и, возможно, психоз у заместителя постепенно уляжется.
Так и получилось. В «уазике» говорили только о делах, о Катерине ни слова, и постепенно Клейменов оттаял, ему было неловко за свою утреннюю истерику. А Мансур всячески подчеркивал, что в жизни всякое случается и зла он не таит.
Когда «уазик» въехал на территорию погранотряда, дежурный по КПП неожиданно сообщил Аскерову, что его уже полчаса ждет крестьянин из кишлака. Выйдя из машины, капитан увидел Джамшита, молочника, который был единственным свидетелем похищения Назара. Сейчас Джамшит, стоя возле ограды, с испуганным видом переминался с ноги на ногу.
— Салам, Джамшит. Ты меня ждешь? А кто тебе сказал, что я приеду?
— Назар. Он просил передать это. Тут написано.
Крестьянин вручил капитану цветную фотографию Лейлы. Мансур посмотрел на оборотную сторону снимка. Там крупными буквами было написано: «Дорогой Мансур, побыстрей приезжай за мной в шашлычную „У Ильяса“. Это очень важно».
Аскеров часто проезжал мимо находившейся у развилки шашлычной, но никогда там не останавливался. Прочитав записку, он пришел в легкое замешательство.
— Назар сам передал тебе снимок?
— Сам. И потом уехал на своей машине.
— А зачем он меня зовет?
— Не знаю, капитан. Он, как больной, был, смотреть жалко.
— Странно. А Лейла где?
— Разве ты не знаешь? — спросил Джамшит и, понизив голос, сообщил: — Ее вчера украли.
Клейменов понял все с полуслова. Сказал:
— Забирай машину, водителя. Я на «бээмпэшке» вернусь.
Водителю Гущину лишний раз говорить не надо, его хлебом не корми, а дай полихачить. Поэтому он вел «уазик» на предельной скорости. В другое время Аскеров сделал бы ему замечание, укоротил его прыть. Только сейчас было не до того. Мансур молча сидел рядом с водителем, посматривал на фотографию Лейлы.
По пути пограничникам пришлось проехать мимо КПП МВД, и, как назло, таджикский патруль остановил их. Правда, омоновец узнал Мансура и сразу пропустил «уазик». Но какие-то секунды были потеряны. А капитану казалось, что сейчас каждое мгновение на счету. Он с холодной яростью перебирал всевозможные варианты развития событий и не мог выбрать самый вероятный из них. В любом случае одна часть его сознания жаждала немедленной мести похитителям любимой, другая призывала успокоиться и обдумать оптимальную тактику.
Наручные часы пропиликали бодрую мелодию, и Ратников, зевая и кряхтя от болезненной ломоты в суставах, выбрался из-под плащ-палатки. Оглянувшись по сторонам, он вспомнил, что находится в скалистой расщелине. Поеживаясь от холода, Владимир размялся: провел серию боксерских ударов по невидимому противнику, несколько раз присел, энергично растер руками лицо. Затем, взяв автомат, он, припадая на натертую от долгого хождения ногу, поднялся по покатому склону.
