Ивановна, или Девица из Москвы

видя, что я иностранец, принял меня за француза. Никогда не забуду его взгляда — гордого и в то же время такого горького, казалось, он говорил: «Я презираю тебя и твой подарок, однако я должен спасти свою жену любой ценой». Поверь мне, Джон, я, видя горе этого человека, заревел, прям как баба, и крикнул на чистом английском: «Возьмите, милорд, возьмите! Видит Бог, я отдал бы целый бочонок ради вашего спасения, это подарок от честного английского парня — в нем нет французского яда». Ох! Видел бы ты радость на его лице, когда он понял, что я говорю, потому как сам он говорил по-английски очень порядочно для русского (русские, в основном, безграмотны, бедняги!), и объяснил тем людям, что я сказал. И все они, бедняжки, подошли ко мне поближе. Похоже, чтобы поблагодарить меня. И когда граф обмакнул печенье в вино и покормил свою несчастную леди, лежавшую на земле, и ей вроде от этого здорово полегчало, два маленьких мальчика, их сыновья, подбежали ко мне, обхватили ручонками мои колени и полезли целовать меня, тут уж, кажется, все порадовались. А я чувствую, у меня сердце чуть не разрывается. Все на свете отдал бы за то, чтоб забрать их в Блу-Постс и закатить славный обед с бочкой эля. Ну да ладно! Ничего тут не поделаешь. Но если я доживу и снова увижу малышку Англию, то мы с тобой, Джон, выпьем за здоровье и успех всех этих людей, и будь проклят Бонопарти! Так мы и сделаем, клянусь Юпитером!

Теперь ты понимаешь, Джон, что голод и голодающие здесь в России совсем не то, что у нас в Йоркшире. Вид английского работного дома здесь, в Москве, показался бы распрекрасным даже дворянину, когда б он увидел его своими глазами, а что уж говорить о простых мужиках, а, Джон? Эх, дружище, люди у нас там не имеют никакого понятия о таких вещах. Не подумай, что их царь и дворяне, которые отсюда далеко, не обращают внимания на то, что здесь творится, — нет, вовсе не так. Они очень стараются помочь, но издалека им трудно что-то довезти досюда так, чтоб провизия не попала в пасть голодным французам, а теплые вещи не укрыли их тощие спины. Но, слава Богу! Французы убираются прочь, да и в землю-матушку их немало полегло, так что наступает время помочь бедным русским. Мой хозяин отправил в Англию заказ на уйму одеял и теплых камзолов и сказал, что надеется, на Рождество будет подписка в пользу русских. Что же до меня, так я бы желал, чтоб подписался весь мир, а особенно Южная Америка, где, говорят, есть много говядины и Мадера, откуда нам это вино и привозят.

А теперь, Джон, хочу рассказать тебе, что привело нас в это мрачное место. А правда такова: мой хозяин — храни его Бог! — самый, как ты знаешь, хороший человек из всех, кто только рождался на свет. У него душа принца, и, скажу больше, он очень смелый, просто герой, но есть у него один недостаток, ну, не то чтоб недостаток, а своего рода слабость — он постоянно влюбляется, то в одну, то в другую. И вот ему взбрело в голову отправиться в Москву искать прекрасную леди, некую Иуан Ууни, которая приходится сестрой другой прекрасной леди. По правде говоря, вообще-то он собирался отправиться на поиски какого-то старика-дворянина еще до того, как услышал об этих красавицах. Но я, как никто другой, на три аршина в землю вижу и, хотя знаю, что, кроме сэра Эдварда, ни один мужчина не отправился бы так далеко на помощь другому мужчине, все ж таки представить себе не могу, чтобы кто-то пустился в эдакое путешествие ради мужчины, ну, разве что ради своего отца или друга. Потому в глубине души считаю, что он последовал сюда за женщиной. Но я всегда делаю вид, что верю ему, потому как по себе знаю, что людям не нравится, когда кто-то доискивается до истинных причин их поступков.

Ну и вот, когда мы сюда добрались и не обнаружили ничего, кроме руин и, как говорится в Библии, «мерзости запустения», то нам оставалось сделать только одно простенькое дельце — найти иголку в стоге сена. Мы совали нос во все углы и дыры и расспрашивали о графе Долгар Укки и его семье. И наши расспросы лишь вызвали слезы у людей, поскольку, похоже, граф был хорошим человеком и управлял своими крепостными, как здесь называют крестьян, с великим милосердием, так что и бедные и богатые, кажется, любили его. И когда мы выясняли насчет него у тех, кто был с ним знаком, женщины начинали плакать, а мужчины осыпать бранью французов, но все, кажется, сходились на том, что и граф, и его семья погибли, а дворец их французы разрушили. Хотя кое-кто вроде считал, что его дочь спаслась, но больше ничего они про нее не знали.

Мы побывали в лазаретах, и там я созерцал такие картины мучений, и страданий, и смерти, что это просто недоступно пониманию, так что не буду и пытаться тебе об этом рассказывать. Живые, умирающие и умершие свалены были, так сказать, в одну кучу. Ох! Как больно было смотреть на это! И все-таки выяснилось, что именно та леди, которую мы искали, почти три недели жила среди этих несчастных и, забыв про собственные беды, своими руками перевязывала им раны и утешала страдальцев. Это было так трогательно, что, наслушавшись про нее и поняв, как эти бедняги ее любили, я завелся не хуже моего хозяина и готов был искать ее с мечом в руке по всем французским казармам, если он мне позволит. Но хозяин почему-то забрал себе в голову, что леди должна прятаться где-то около отцовского дворца, который сгорел лишь с одной стороны. Вот мы туда ходили-ходили, караулили-караулили, да все без толку. Я-то хорошо понимал, что, кроме скелетов, никого, похоже, нет в таких местах, и изо всех сил старался убедить в этом сэра Эдварда, но уж больно он упрямый и редко прислушивается к советам слуг. Однажды ночью, когда мы, притаившись, стояли около дворца, появились два французских оборванца. Выглядели они так, будто их похоронили, а потом снова откопали, и объяснялись они не словами, а жестами, как немые. Когда б так себя вел англичанин, голландец, немец или русский, то я б и не задумался, но молчаливый француз — это трудно себе представить, ведь они болтливы, как старухи, или трещат, как трещотки, все до одного. А эти еле шевелили языками, и на самом деле было в них что-то зловещее, это точно, так что я в тот момент уж и не понимал, были эти французы живыми французами или их призраками. Одно только знаю точно: они настолько напугали меня, что я дрожал с головы до ног и от страха вспотел так, что рубашка на спине взмокла до последней ниточки. Однако, когда хозяин двинулся вперед в разрушенный дом, я пошел с ним бок о бок, не желая отставать по такому случаю.

Ах, Джон Уоткинс, Джон Уоткинс! Теперь только представь мое состояние, когда из дворца раздался жуткий, нечеловеческий крик, будто некогда засадили туда всяких разных насильников и кровавых убийц, а теперь их призраки требуют мести. Просто кровь застыла в жилах. Тут мой хозяин остановился было на секунду, к моему великому утешению, потому как я решил, что он тоже здорово испугался и дальше не пойдет. Но нет, он развернулся, чтобы проследить, откуда раздается этот звук, и потом побежал прямо к дальним комнатам.

Пока мы бежали, было так тихо, что можно было бы услышать, как булавка упала, но мы не услышали ни звука. И вдруг неожиданно натыкаемся на мужчину, только что убитого — французского красавца- офицера, улыбавшегося в объятиях самой смерти. Ужасная картина, скажешь ты, умирать в таком одиночестве и брошенным всеми. Но что это за жуткое привидение стоит подле него? Моим глазам явился призрак женщины, раза в два выше человеческого роста, с горящими глазами и окровавленным кинжалом в руке. В ту минуту я не сообразил, что заблуждаюсь, но определенно принял это существо за привидение, причем чудовищно огромное. Но вскоре привидение пошатнулось, и стало видно, как оно испугано. Ну, тогда мой хозяин заговорил с ним, и оно вытянуло свою длинную белую руку и ухватилось за меня, и я обнаружил, что это ни больше ни меньше как настоящая женщина. Да, женщина, Джон Уоткинс, и та самая женщина, мисс Иуан Она.

Ладно! Теперь ты скажешь, что все наши неприятности остались позади, поскольку мы нашли потерявшуюся овечку. Я тоже на это надеялся, или на что-то в этом духе, но открою тебе еще одну тайну. Знаешь, есть старая поговорка, которая гласит, что покойник ничего не расскажет, в данном случае поговорка врет, потому что у этого человека, которого, кстати сказать, я уверен, мисс Иуан Ууни убила своими собственными руками, но ведь он француз, а она русская, так что с ее стороны это не было большим злом, так вот, в кармане у него лежало письмо от сестры этой леди к ней. А по другому письму, написанному мертвецом для отправки какому-то другу, стало ясно, что он собственными руками убил честного слугу, который вез письмо для этой леди в Москву. И что покойник сбежал из своего полка и задержался в Москве с целью разорить несчастную леди, которую он убедил, что он ее единственный друг, и рассчитывал заполучить от нее какие-то драгоценности. Очень многие верили, что русские дворяне закопали большую часть своего золота и бриллиантов. Так что, видишь, он, по всему, был ловкий мошенник. Но, по-моему, наихудшим из его трюков было то, что он убил преданного слугу, выполнявшего поручение своей хозяйки. Да, точно, это самое что ни на есть худшее, и я искренне рад, что Иуан Она отплатила ему сполна.

Теперь осмелюсь предположить, Джон, что ты вообразил, будто эта леди крепкая здоровенная девица, похожая на Юдифь с головой Олоферна в руке, со свирепым ликом, как у рыжей львицы, и что руки