— Что сказала рыба, когда попала в бетонную стену? — спрашивает он меня. Мы сидим на берегу ручья, и он привязывает муху на мою удочку, одетый в ковбойскую шляпу и красную, в стиле лесоруба, фланелевую рубашку. Так очаровательно.
— Что? — говорю я, желая смеяться, а ведь он даже не рассказал мне концовку.
Он усмехается. Невероятно, насколько он великолепный. И Такер мой. Он меня любит, и я его люблю. Прекрасно, не так ли это?
— Черт! — сказал он.
Я громко смеюсь, вспоминая это. Я позволяю себе наполниться радостью, которую чувствовала в тот момент. Также я чувствовала себя в тот день в сарае, целуя его, держа его близко к себе, будучи рядом с ним и каждым живым существом на Земле.
Вдруг я понимаю, чего хочет моя мама. Она нуждается во мне, чтобы закончить ореол. Я должна стереть все остальное, но оставить ту часть себя, которая связывает все вокруг со мной, ту часть, которая питается от моей любви. Вот он — ключ, понимаю я. Вот она, та недостающая часть ореола. Поэтому я засветилась в тот день с Такером в сарае. Это не что иное, как любовь. Любовь.
Я открываю глаза, и моим глазам требуется всего минута, чтобы приспособиться к интенсивному свету, который выходит из меня, окружает от меня. Я загорелась, словно факел. Свет рябит и искрится от меня, словно бенгальский огонь на четвертое июля.
Черное Крыло вздрагивает. Я все еще держу его за руку, и там, где я прикасаюсь, у него начинает осыпаться кожа, словно исчезает та фальшивая часть его сущности, которую он надел на себя. Человеческий образ исчезает, высвобождая существо, скрывающееся под ним.
Тепло исходит от моих пальцев.
— Нет, — шепчет он в недоумении.
Ангел отпускает мою мать, и она падает лицом вниз на землю. Я высвобождаю вторую руку и хватаю ангела за ухо, чего он совсем не ожидает. Он тянется назад, но я легко удерживаю его. Вся его великая сила испарилась. Я хватаюсь за ухо сильнее, и он воет от боли. Туманный дым льется с него, будто с сухого льда. Ангел испаряется.
Его ухо остается в моей руке.
Я так потрясена, что почти потеряла свой ореол. Выбросив ухо, я замечаю, как оно рассыпается на мельчайшие частицы в момент удара о землю, после чего снова тянусь к ангелу, думая, что могла бы поймать на этот раз его за шею. Но он слишком далеко. Кожа на руке, где я его схватила, растворяется также, как и зола во время дождя. Нет, как пыль. Как пыль рассеивается на ветру.
— Отпусти, — говорит он.
— Иди к черту, отвечаю я, отталкивая его от нас. Ангел отступает назад.
Рябь в воздухе, сопровождаемая холодным порывом ветра, и он исчез.
Мама кашляет. Я падаю на колени и медленно переворачиваю ее. Она открывает глаза и смотрит на меня, открывает рот, но не может издать ни звука.
— О, мама, — вздыхаю я, разглядывая синяки на ее горле.
Ореол начинает исчезать.
Мама тянется к моей руке, и я беру ее.
Я наклоняюсь над ней, окружив ее своим светом. Мне видно, как раны на голове и шее исчезают. Волосы, которые были сожжены, отрастают снова.
Она вздыхает, словно пловец, выбравшийся на воздух.
— О, слава Богу. — Я чувствую себя вялой от облегчения.
Она садится и смотрит постоянно через мое плечо на что-то позади меня.
— Мы должны убираться отсюда, — говорит она.
Я поворачиваюсь. Огонь Черного Крыла превратился в реальный лесной пожар, дикий и неудержимый, съедающий все на своем пути, включая и нас, если мы задержимся здесь.
Я смотрю на маму. Она медленно поднялась на ноги, двигаясь осторожно, напоминая мне из-за этого старого человека, вылезающего из инвалидной коляски.
— Ты в порядке?
— Я слаба, но я могу лететь. Полетели.
Мы поднимаемся вместе, держась за руки. Когда мы взлетаем достаточно высоко, я вижу, какой большой пожар разгорелся. Ветер усиливается. Это раздувает в огонь, и он моментально становится в два раза больше, нежели был минуту назад. Стена пламени неуклонно движется вниз с горы в Мертвый Каньон.
Я узна
— Давай, — говорит мама.
Мы двигаемся в сторону дома. Когда мы летим, я стараюсь сфокусировать свое истощенное сознание на том, что это огонь из моего видения, и теперь, после всего, что мы пережили, я смогу улететь, чтобы спасти Кристиана. Забавно, что видение никогда не упоминало Черное Крыло.
Или ада. Или что-либо еще, что могло бы быть полезным.
— Дорогая, остановись, — зовет меня мама. — Мне нужно передохнуть.
Мы спускаемся к краю небольшого озера. Мама садится на поваленное дерево, задыхаясь от напряжения, возникшего из-за того, как далеко и быстро летели. Она бледна. Что делать, если Черное Крыло причинил ей такую боль, которую ореол просто не в силах исцелить, думаю я. Что, если она умирает?
Вдруг я вспоминаю про свой телефон. Я достаю его из кармана и начинаю набирать 9–1–1.
— Не надо, — говорит мама. — Я буду в порядке. Мне просто нужно отдохнуть. Ты должна пойти к трассе Фокс Крик.
— Но тебе же больно.
— Я сказала, что я в порядке. Идем.
— Сначала, я отвезу тебя домой.
— На это нет времени, — подталкивает она меня от себя. — Мы и так уже потеряли много времени. Иди к Кристиану.
— Мам…
— Иди к Кристиану, — повторяет она. — Сейчас же.
Глава 21
Дым застилает глаза
Я направляюсь к дороге Фокс Крик. Я так измотана всем произошедшим, что просто лечу, и, кажется, мои крылья сами знают путь. Я опускаюсь на дорогу в том месте, на котором обычно начинаются мои видения, и осматриваюсь. Не видно ни серебристого «Аваланша», припаркованного на обочине, ни оранжевого неба, ни огня. Все выглядит совершенно нормальным. Даже умиротворенным. Поют птицы, мягко шелестят листья осин и кажется, что в мире все правильно. Слишком рано. Я знаю, что с другой стороны гор огонь уже движется в эту сторону. Он будет здесь. Все, что мне остается — это ждать. Я ухожу с дороги, сажусь напротив дерева и пытаюсь сосредоточиться. Невозможно. Что, думаю я, здесь делать Кристиану? Что может заставить его уйти так далеко от дороги Фокс Крик? Мне сложно представить его в резиновых сапогах, забрасывающим леску в ручей. Это не кажется правильным. Ничего из этого не кажется
