вперемежку с ручками, блокнотами и мелкими либерийскими купюрами компактно рассыпались возле ног корреспондента ведущего информагентства планеты.
— Бери, — заявил Сергей. — Раз он сказал. Теперь они оттрахают меня и выбросят нахрен. Но ты бери. Ты спас меня от смерти.
И тут у Джимми проснулась корпоративная совесть. Он правильно понял, что загадочные «они» являются не кем иным, как работодателями Сергея. А в журналистской среде, как известно, работодателей одновременно презирают, любят и боятся.
— Нет, — сказал он. — Я не дам тебя оттрахать!
И принялся лихорадочно засовывать кассеты назад в Сергееву сумку, выхватив ее из рук хозяина.
— Нет! — демонстрировал благородное упорство русский журналист. — Он обещал! А он это знаешь, кто? Он это все равно, что я! А они пусть трахнут себя!
И снова высыпал собранные кассеты на пыльный пол.
У меня не было большого желания наблюдать за этим почти сексуальным приступом журналистской солидарности. Я оставил на столе ключи от старой машины, которую мне любезно предоставил Мангу, и вышел на свежий воздух. На улице меня ждал Суа Джонсон. За то время, пока я находился наверху, он уже успел раздобыть новое транспортное средство. Оно было нисколько не новее автомобиля Джимми, но у него имелись два несомненных достоинства. Во-первых, это был внедорожник с полным приводом. А, во- вторых, с небольшим, но достаточно вместительным, кузовом. К тому же, на таких «пикапах», в основном, разъезжали солдаты Тайлера и боевики Движения за демократию. Так что, при случае, и для тех, и для других мы вполне могли сойти за своих.
«Мезень» уже больше месяца стояла в порту Монровии. Ее было хорошо видно из окон кабинета капитана порта. Но наблюдать за ней отсюда было некому. Капитанерия всем составом, включая начальника, оставила рабочее место, как только началась блокада Монровии, и никто не мог заставить должностные лица вернуться в свои офисы. Неизвестно, кто руководил разгрузкой редких судов с гуманитарной помощью. Скорее всего, никто. И это объясняло ту скорость, с которой гуманитарка испарялась из помещений портовых складов. По территории порта днем и ночью сновали странные вороватые люди, не имевшие никакого отношения к морскому делу, но зато с оружием. Это давало им широкие полномочия. Они быстро, как крысы, перемещались от помещения к помещению в поисках любой добычи. Пробегая мимо «Мезени», они ненадолго останавливались и задумчиво глядели на группу ремонтников на борту небольшого суденышка. Видимо, столь малых размеров пароход не слишком возбуждал их хищные аппетиты, и странные люди шли себе дальше, своей непростой большой дорогой, а ремонтники без суеты продолжали чинить этот неказистый корабль.
Ремонтом руководил Волков собственной персоной. Здесь же, на судне, он и ночевал вместе со своими рабочими. Как он с ними рассчитывался и чем кормил, для меня и по сей день остается загадкой.
Пароход, как я уже сказал, не отличался внушительными размерами, но однажды установил своеобразный рекорд перевозки беженцев из Либерии в соседнюю Сьерра-Леоне. Это было еще до того, как власти Либерии отобрали у Гриши его главное достояние. Тогда Волков получил лицензию ООН на перевозку беженцев. И он смог взять на борт четыреста пятьдесят человек. Невероятно, как эти люди уместились на корабле, но еще более удивительно, что с многократным перегрузом Григорий дотянул пароход до соседней страны. Все-таки, этот мордвин, превратившийся в африканца, был отличным моряком. Шел ли он назад пустой? Конечно же, нет. Рейсы «Мезени» совпадали по времени с массовыми закупками оружия и боеприпасов для местной армии, на чем, конечно, заработали многие, и я в их числе. Возможно, в то золотое время Волков, сам того не зная, урвал у меня мою краюху хлеба, но ведь в нашей волчьей среде принято уважать за сноровку и крепкие зубы. Хотя капитана могли и не ставить в известность о характере груза, и это обычная практика в здешних неспокойных водах. За давнее прошлое мне нечего было злиться на Волкова. А вот недавнее я в глубине души никак не мог ему простить, хотя и согласился покинуть Монровию на его пароходе.
— Я нашел его через газеты. Оказывается, «Либерийское время» написало большую статью после того, как мистеру Грегу вернули корабль. «Справедливость восторжествовала», и все такое, — сделал краткое пояснение Суа Джонсон, когда мы остановились перед пароходом и принялись, не выходя из машины, наблюдать за суетой на борту «Мезени». В порту Джонсон снова перешел на вежливое и дистанцированное «вы».
В это время Сергей Журавлев в обнимку с сумкой спал в кузове пикапа. Сумка была полупустой. Сергей настоял на своем и отдал либерийскому коллеге весь отснятый материал. Все-таки, странный он, этот парень из Москвы.
Машина урчала на холостых оборотах. Джонсон не выключал двигатель. На то была вполне понятная причина. Замок зажигания на панели был сорван, оттуда, где он должен был находиться, торчали два проводка, замыкая контакты которых Суа приводил стартер в движение. А возиться лишний раз с зажиганием в порту, где в любой момент могли появиться грабители, понятное дело было не с руки. Суа предпочитал находиться в постоянной готовности, чтобы в любой момент рвать отсюда когти.
— Мистер Эндрю, нам нужно хорошо подготовиться, — спокойно сообщил мне Джонсон, глядя, как худой длиннорукий рабочий выводит белой краской на корме корабля латинские буквы «Mezen». — У нас должно быть с собой оружие. До парохода я вас всех доставлю в целости и сохранности. Но в море мы будем беспомощны. Любой катер боевиков или пограничников, смотря кто на на наткнется, разделается с нами.
Рабочий, не обращая на нас внимания, продолжал выписывать незнакомое слово.
— Суа, вот что я скажу, — ответил я, подумав. — Сейчас я в роли груза, а груз права голоса не имеет. Но нужно понимать, что первый же пограничный наряд в соседней стране устроит досмотр, найдет оружие и посадит нас в зиндан на неопределенное время.
— А что нам мешает выбросить за борт стволы, как только мы пройдем опасный участок? А, мистер Эндрю?
Ну, что ж, он был прав. Да и вообще, пусть операцию планирует Суа, а мне в его дела сейчас не стоит вмешиваться. Ему заплатили за работу, и он ее делает так, как считает нужным. А мне следует расслабиться до самого Абиджана.
Абиджан. Это слово для меня звучало сейчас, как музыка. Абиджан мне казался воротами в новый мир, через которые я должен войти со своей женщиной так, как император въезжал со своей добычей в Рим. Абиджан, конечно, далеко не Рим. Этот город в соседней Республике Кот д'Ивуар, по-русски Берег Слоновой Кости, мало чем отличался от африканских мегаполисов. Те же трущобы и бидонвили, построенные из обрывков жести, фанерных контейнеров и старого брезента, обложившие город по его немалому периметру. Те же разбитые оранжевые такси, рассекающие ночь, несмотря на комендантский час и автоматные выстрелы полицейских. Грязное море. Берег, усеянный тухлой рыбой и мусором. Пытливые взгляды местных клошаров: «А чем у этого белого можно поживиться?»
Но было в этом городе и что-то иное. Достоинство, что ли. Урбанистический нарциссизм населенного пункта, в центре которого красовался район небоскребов. Стеклянные башни громоздились на самом высоком холме, который местные всегда называли Плато, и от этого казались еще выше. Трущобы почти вплотную подбирались к Плато, но никогда не переходили воображаемую границу между бедностью и богатством. Раньше мне безразличен был этот город. Но сейчас я понимал, что Абиджан это единственное спокойное место, где я могу отлежаться, осмотреться и начать новую жизнь. И от понимания этого факта у меня проснулись сентиментальные чувства к малознакомому и совсем чужому городу небоскребов и трущоб. Я почти полюбил его. Мы с Джонсоном смотрели на «Мезень», но каждый из нас видел разное. Он — усталых рабочих на борту корабля. Я — гавань в лучах заходящего солнца и черные спокойные силуэты домов над розоватой бухтой.
Я остался в порту, а Джонсон уехал за Маргарет. Эту ночь мы решили провести на борту «Мезени». Перед тем, как уехать Суа снес тяжеленное тело пьяного Сергея в капитанскую каюту. Я помогал ему в его нелегкой работе. Свалив журналиста на полосатый матрац, я посмотрел на здоровяка-коммандо. Лицо Джонсона, словно вырубленное из черного дерева, покрылось испариной.
