зрачками.
Я ответил утвердительно.
— Это все правда, — она повернула голову в сторону моря.
— Что правда?
— Правда то, что я жду ребенка. Тогда я еще не знала наверняка. Но теперь знаю. Это будет твой ребенок.
И она улыбнулась, обнажив свои идеально белые зубы. Она уже говорила мне об этом. Тогда, на вилле, ее слова показались мне игрой. Попыткой приковать меня, заставить остаться в тот момент с ней. Теперь, на верхней палубе «Мезени», мне стало ясно, что именно ради этих слов я рвался назад в Монровию.
— И, знаешь что? — проговорила Маргарет с шутливой серьезностью. — Я хочу, чтобы он был черным, а не белым. Надеюсь, это понятно?
Ну, что чувствует мужчина, когда слышит такое от любимой женщины? О том, что чувствует женщина, когда узнает, что ей предстоит стать мамой, известно всем. Этот романтический момент многократно описан в литературе и сыгран в кино. Но никому нет никакого дела до того, что чувствует мужик, которому только что сообщили потрясающую новость. На самом деле, в этот момент особь мужского пола испытывает целую гамму чувств. От растерянности и страха до наркотической эйфории. Он, конечно, рад. Но в водовороте приятных мыслей, которые крутятся в его голове, мелькает и нервное предчувствие того, что теперь его драгоценная особа теряет пространство свободы. Обычно мужчине кажется, что в этот самый час вся его налаженная жизнь круто, очень круто идет наперекосяк. Прощайте, дурные привычки, старые связи, бег по утрам, алкоголь по вечерам и бильярд по воскресеньям. Теперь придется отказаться от многого. От свободы, например. Вот так. Потому что мужчина боится ответственности. Именно ее он ошибочно считает несвободой. Потому что свобода это и впрямь осознанная необходимость. Понимание этого факта вскоре приходит ко всем. Рано или поздно. Ко мне, например, оно пришло почти вслед за словами, которые я услышал. И за поцелуем, который я получил от нее в ухо.
Но тут неведомый искуситель дернул меня за язык спросить:
— А в чем состояло предательство?
— Предательство кого? — удивленно переспросила она.
— Тайлера. Младшего. И, кажется, ты говорила, еще и старшего, — уточнил я.
Маргарет встала и посмотрела на меня так, словно я испортил весь сегодняшний вечер. Сфальшивил и опошлил задумчивую песню.
— Об этом никогда меня не спрашивай, — сказала она и, чуть зашатавшись, двинулась к трапу, который вел в каюту капитана.
Я нащупал в ней обнаженный нерв, на который не следует давить до тех пор, пока мы не достигнем безопасной гавани. «А, может быть,» — подумал я, — «об этом вообще не стоит вспоминать.» Маргарет не оглянулась. Ее рука легла на шершавый поручень. Она шагнула на железную ступеньку трапа и тут же отшатнулась. Навстречу, с нижней палубы, тяжело передвигая ноги, поднимался Сергей Журавлев. Он пришел в себя после тяжелейшего алкогольного отравления, до которого довел себя в офисе нашего либерийского друга Джимми, и теперь решил подышать свежим воздухом.
Маргарет сделала странный нервный жест рукой. Как-будто отмахивалась от неприятного видения или разгоняла дым от вонючей сигары в прокуренном помещении.
— О, Мики, и ты здесь! — хрипловато проговорил Сергей вместо приветствия. Странно, впрочем, это у него прозвучало. Как-будто не ожидал ее здесь увидеть, хотя и знал, что на авантюру с возвращением в город я пошел только ради нее.
А для Мики эта встреча была полной неожиданностью. Ни один из тех, кому она заплатила за работу, включая Джонсона, не сказал ей, что среди пассажиров «Мезени» будет еще один человек. Русский журналист, которого она хорошо знает. Ее голова недовольно качнулась из стороны в сторону, и Мики сбежала вниз по железным ступенькам. Из люка донеслась беглая шрапнель стука каблучков по нижней палубе. Затем недовольно хлопнула дверь капитанской каюты.
— Чего это она, Иваныч? — пожал плечами Журавлев, обдав меня сивушным дыханием.
— Это я тебя должен спросить, чего, — отрезал я Сергею.
Сергей смолчал и снова пожал плечами. Мол, женщины, чего с них возьмешь. Он сел рядом со мной и твердо пообещал, обращаясь к звездам:
— Все, больше пить не буду никогда!
В этот момент он был убежден, что говорит правду.
— Хочешь «забить гвоздь»? — предложил ему я, но вовсе не из вредности. Жалко было смотреть, как Журавлева мучит похмелье. Если пьянка бывает на голодный желудок, то похмелье обычно затягивается.
— Нет, — отказался журналист, придерживаясь данного слова.
— Андрей Иваныч! — сказал мне Сергей после недолгого молчания. — Это была замечательная высокобюджетна турпоездка. Денег потрачено уйма, а отснятых кассет нет. Я все их отдал Джимми.
— Я знаю, — заметил я, — но ты, Сережа, дурачок. Не потому, что отдал кассеты. А потому, что ноешь. Тебе радоваться надо, что остался живой. О пленках своих не жалей. Джимми они нужнее.
— Я радуюсь, Иваныч, радуюсь, — согласился Журавлев, но по в его словах никакой радости я не услышал.
— Андрей Иваныч! — внезапно попросил он. — Отдай ты мне этот паспорт колумбийский, а?
— Послушай, — говорю я ему, — а ты нудный мужик, Журавлев. Ну на кой хрен тебе этот паспорт, если у тебя нет кассет? Все, твое расследование закончено. А мое, возможно, только начинается. Не видать тебе больше паспорта.
— Отдай, Иваныч, а? Очень он мне нужен!
— Все, Сережа, разговор на эту тему окончен. И не зли меня больше. Вот тебе «гвоздик», если хочешь.
Журавлев взял протянутый пакетик с джином и тут же недовольно швырнул его в море. Пакет незаметно исчез в темноте и тихо шлепнулся о волны. А вот сигару Журавлев принял благосклонно. Это была последняя у меня в коробке, и мы раскурили ее, передавая друг другу, как индейцы трубку мира.
В это время в Дубаи глубокая ночь уже подбиралась к рассвету. Темнокожая девушка-суданка неслышно соскользнула с седой груди Григория Петровича Кожуха и, даже не набросив на себя халат, быстро побежала в комнату, где на рабочем столе высился компьютер, все более для солидного вида, чем для пользы дела. Компьютером старик пользоваться не любил и все свои деловые записи вел на бумажках, которые неопрятно громоздились под монитором. Казалось, в этом ворохе бумаг никто не может разобраться. Но Петрович, напротив, хорошо ориентировался в том, что было написано на измятых разноцветных листках.
Девушка-суданка тоже на удивление неплохо разбиралась в этой макулатуре. Для начала она включила небольшой светильник с лампой направленного света и взяла тонкий карандаш. Она моментально выбирала из этой горы нужные бумажки и тут же переписывала содержимое на чистый листок. Писать она умела явно лучше, чем говорить. Время от времени она отрывалась от своего занятия и напряженно прислушивалась к ночным охам и вздохам старика. Но эти звуки, видимо, Петрович издавал каждую ночь. Суданка, успев изучить его привычки достаточно хорошо, поняла, что Кожух просыпаться не собирается. Закончив все дело за полчаса, она вышла из комнаты. Затем оделась. Взяла на кухне пакет с мусором. И, без единого скрипа и щелчка открыв дверь, побежала на улицу. Оттуда служанка вернулась очень быстро, а ровно через пять минут ее щека снова лежала на груди седовласого доверчивого менеджера.
ГЛАВА 43 — ЛИБЕРИЯ, ПОРТ МОНРОВИЯ
— Оружие разместим на палубе, чтобы быстро от него избавиться при случае, — распоряжался
