все. Мы с ним расстанемся и больше никогда не встретимся. Если, конечно, ты этого хочешь.
— Энди, не пару дней, не пару. Ты же сам понимаешь, эта морская прогулка может затянуться. Будет ли она спокойной? Как нас пропустят в Абиджан? Покинем ли мы спокойно либерийские воды? Я не знаю, что может прийти в голову Сергею. Но я не знаю, смогу ли я сама удержаться от непредсказуемых поступков. В общем, так будет лучше. И для него и для меня. Да?
Тут было что-то не так. Согласиться с ней было равносильным тому, чтобы признать наше общее безумие.
— У тебя не может быть ничего против Сергея, — уверенно произнес я. — Ни одного факта. А все, что есть у меня, говорит только в его пользу. Он спас меня. И он пришел сюда вместе со мной. За тобой.
Маргарет устало вздохнула, как-будто этот разговор отбирал у нее огромное количество сил.
— Эндрю, я заранее знала, что ты мне скажешь. Ну, что ж, по-другому и быть не может. Скажи, ты можешь убрать его с «Мезени»?
— Нет, — твердо ответил я.
— Тогда послушай меня. Я чувствую опасность. Я люблю тебя больше жизни. Но того, кто сейчас во мне, я люблю еще больше. И это делает меня чувствительной, как барометр. Моя кожа начинает зудеть, как только я вижу этого человека. «Будет катастрофа, небо упадет на землю в том месте, где я буду стоять рядом с ним,» — вот что говорит мне интуиция. Мне хочется спрятаться от него подальше и не видеть, как он говорит с тобой. Шутит. Почесывает затылок. Пьет виски. И ковыряется со своей камерой. Я не знаю, опасен ли он для тебя. Но для меня опасность это не война. Это он. Сергей. Так вот, теперь, после того, как я тебе об этом сказала, я хочу снова спросить. Ты можешь убрать его с «Мезени»?
Я думал.
Пожалуй, впервые в жизни я разрывался между тем, что хотел сделать, и между тем, что должен. Я верил в ее интуицию. Но как же я мог бросить человека, который побывал со мной в невероятных переделках и ни разу не бросил меня? Каждый день моя жизнь могла окончиться, и его тоже, вместе с моей. Но Сергей меня не предал. Это он спас меня на лесной дороге, и вместе мы выбили из Джонсона нашу свободу. Теперь Джонсон на нашей стороне, но тогда в джунглях все было иначе. Журавлев остался со мной в Ганте, хотя мог вполне почетно сбежать из Либерии. Я видел, как он не гнул голову под пулями и снимал своей камерой, прорываясь в Монровию, тех, кто стрелял в него.
— Можешь?
— Нет, — повторил я свой ответ Маргарет.
— Вот видишь, — грустно произнесла она. — Поэтому мы едем в Сприггс.
ГЛАВА 44 — ЛИБЕРИЯ, МОНРОВИЯ, ИЮЛЬ 2003. «БРИДЖСТОУН»
Улицы города были почти пусты, если не считать редкие джипы с верными Тайлеру оборванцами. Мимо нас в сторону реки Святого Павла пронеслись две машины. Обе были до отказу набиты вооруженными подростками. Невозможно было сосчитать число рук, торчащих их окон обоих «пикапов», и каждая сжимала «калашников». Те, кто сидел сзади, в кузове, тоже размахивали автоматами. Количество вооруженных пассажиров было таким, что задний бампер едва не касался асфальта. Со стороны реки, как всегда, доносилась стрельба. За эти несколько дней в Монровии я уже привык к выстрелам, но в тот день, день погрузки, она казалась более интенсивной.
Нас не остановили. Вероятно, приняли за своих. Не разглядели, что за рулем белый. Впрочем, белых было много и на въезде в Сприггс. Подъезжая к аэродрому, я сначала увидел людей в форме. Потом осознал, что форма была американской. Невероятно! У ворот перед аэродромом собралось около сотни жителей Монровии. А на воротах стояли часовые. И это были американские солдаты.
— Мне туда нельзя, — сказал я, остановившись.
— Я знаю, — согласилась Маргарет.
В Америке я официально считался преступником. Вот уже несколько лет, как ФБР объявило меня в розыск. Это не просто слова. Из разных источников до меня доходили тревожные слухи о том, что мне не стоит вести дела с американцами и по возможности подальше держаться от любых тамошних институтов власти. Но вот он, американский институт власти. Сам добрался до меня. Стоит перед воротами аэродрома. В пятнистой форме пустынного цвета. За спиной «кэмелбэк», ранец с водой. На груди пластина бронежилета, а поверх М-16 с чуть приспущенным стволом. Голова в кевларовой каске вращается из стороны в сторону. Следит, чтобы чернокожие не перешли воображаемую черту безопасности.
— Это что? — спросил я Мики.
— Эвакуация. Но вывезут не всех. Количество мест в вертолете ограничено.
— Ты уверена, что тебя возьмут?
— Я знаю это.
Она замолчала. Ее ресницы стали чуть влажными.
— Где мне тебя искать, Мики?
— Вот, возьми, — она сунула свою ладошку мне в руку, оставив там помятую визитную карточку. На карточке было написано «Интерконтиненталь», а снизу указан адрес в Абиджане.
— Американцы везут своих беженцев в Абиджан. Это же для нас удача, правда, Эндрю? Вертолет не военный, а самый обычный, пассажирский. Они боятся, что военный могут сбить.
Такая предусмотрительность обнадеживала. Американцев зря считают людьми с заплывшими жиром мозгами. Напротив, перед тем, как сделать что-нибудь, они все тщательно обдумывают и просчитывают любую операцию до единого цента. Поэтому побед у них много, а потерь, напротив, не очень.
Я все еще держал руку Маргарет. Она неспешно ее высвободила.
— Ну, я пойду, Андрюша, боюсь не успеть.
Она впервые назвала меня так. «Андрюуша». Мягкое «ю», переходящее в жесткое «у», затерявшееся в рокоте согласных.
Мики обняла меня, быстро поцеловала и выскочила из машины. Она было захлопнула дверь, но тут же задержала руку. Задумалась.
— Вот что. Я должна заплатить Джонсону и команде.
— Но ты же уже заплатила?
— Я должна им гораздо больше. И, потом, тебе нужно что-то иметь при себе. Для маневра, — улыбнулась Мики.
У меня в ладони снова оказалась ее теплая ладонь. Это был последний раз, когда я чувствовал ее тепло. Ладонь Маргарет погладила меня по запястью, и вдруг я почувствовал, как откуда-то снизу у меня поднимается комок слез. Плотный шарик, обжигая мои внутренности, полз к самому горлу, и мне стало нестерпимо больно. Хотелось кричать от боли и любви, но это длилось лишь мгновение. Я уже начал набирать в легкие воздух, когда горячий шар растворился во мне так же внезапно, как и вспыхнул. Когда она отняла свою руку, в моей была еще одна бумажка.
— Съезди по этому адресу, там уже все для тебя приготовлено, — сказала Мики, а потом развернулась и пошла в сторону ворот.
Она не попрощалась, не поцеловала меня и даже не смахнула слезу, зависшую на ее длинных ресницах. Она просто шла к воротам, за которыми была неизвестность. А я смотрел ей вслед и прикидывал, как бы поближе подъехать ко входу на аэродром, но так, чтобы американские солдаты не перепугались незнакомой машины и сдуру не открыли огонь. Я развернулся и переулками подобрался к авиабазе настолько близко, насколько позволяло мне чувство внутренней безопасности. За то время, пока я крутился по незнакомым улицам и дворам, Мики успела подойти к самым воротам базы. Между ней и моей машиной галдела толпа людей, надеявшихся покинуть город. Каждый рассказывал солдатам о том, почему именно его надо увезти отсюда. Все их рассказы сливались в однородный шум, напоминавший птичий базар. Солдаты не вслушивались в просьбы, а просто кивали головами и при этом удерживали людей на безопасной от себя дистанции. Створки ворот были открыты. За ними я рассмотрел вертолет на стоянке. Он одиноко стоял на пустой площадке. Других машин рядом не было. «А как же эти, в таком случае, здесь высадились?» — полумал я об американцах. Вертолет и впрямь был гражданским. Его сине-белый бок
