попомни моё слово.
— У тебя какие-то факты есть? — насторожился Тихомиров.
— Нет у меня фактов, — вздохнул Буянов, — но я знаю одно: если человек носит ботинки по пятнадцать рублей, это опасный человек, потому что ему плевать, что о нём подумают люди.
Вечером писатель и Тихомиров шли по деревне. Информация по деревне распространяется мгновенно, поэтому писателя рассматривали особенно пристально. Особого впечатления он не произвёл. На нём был серый, по-видимому, много раз стиранный плащ и простецкая кепка. Деревенские парии были одеты несравнимо лучше: почти на каждом была импортная куртка со множеством пряжек и «молний'.
Было тихо и благостно. Душа, что называется, радовалась и отдыхала. И тут они услышали истошный женский крик. Женщина кричала на самых высоких нотах, казалось, этот крик никогда не прекратится. Тихомиров бросился вперёд, побежал за ним и писатель. Их обогнали мальчишки на велосипедах и мопедах.
За правлением колхоза, у складов, была огромная лужа, которая просыхала только к середине лета. И здесь, по колено в грязи, стоял Пехов в светло-сером костюме, а по краю лужи металась его жена, понося его всевозможными срамными словами. Помешкав, Пехов вдруг уселся в луже, поплескал по грязи руками. Жена Пехова заплакала, мальчишки весело гоготали.
— Выходи, Иван, — попросил его Тихомиров.
— Не хочу, — сказал Пехов. — Я теперь в этой луже жить буду. Мне здесь лучше. — Пехов поднялся, нырнул головой в грязь, а потом забрался в самую середину лужи, почти по пояс, и запел:
и начал медленно оседать в грязь.
Тут писатель бросился в лужу, в три прыжка добрался до Пехова.
— Пойдём!
— Куда? — спросил Пехов.
— Домой, — сказал писатель.
— Домой не пойду, — ответил Пехов.
— Тогда поедем в райцентр, — предложил писатель.
— Зачем? — спросил Пехов.
— Пива попьём, — ответил писатель.
— Хорошее предложение, — согласился Пехов. — Поедем.
Они вышли из лужи, залепленные грязью. Кто-то засмеялся, но тут же притих.
— Забирай его домой, — сказал Тихомиров жене Пехова.
— Не нужен он мне. Не нужен! — взвилась она.
— Ты же требовала, чтобы он вернулся, — тихо сказал Тихомиров. — Или ты уже этого не хочешь?
Жена Пехова всхлипнула, молча взяла мужа за руку и повела к дому.
Писатель сидел, закутавшись в одеяло, Полина застирывала ему брюки.
— Зря вы в лужу полезли, — говорила Полина. — Неделю назад он на крышу дома взобрался, едва сняли. Говорят, его модистка приворожила, зелье подмешала, он и чокнулся. А её, знаете, как ещё в деревне зовут? Мина!
— Почему мина? — удивился писатель.
— А потому что неизвестно, кто на неё наступит и где она взорвётся. Она же семью разбивает. Против неё всю общественность надо поднимать.
— Ну что ты такое говоришь? — укоризненно сказал Тихомиров. — Разве такие дела общественностью можно решать? Жена Пехова уже один раз подняла общественность. Что из этого получилось, сама видишь. У Пехова с модисткой любовь.
— У Пехова с ней любовь! А у тебя что с ней? — в упор спросила Полина. — Ты скажи при свидетеле: почему ты её защищаешь?
— Потому что это несправедливо. Каждый человек имеет право любить, за это его нельзя обвинять.
— Люби, — отрезала Полина. — Но неженатых. Конечно, она красивая. Но те, кто не такие красивые и не такие рыжие, они что, не женщины? Вы знаете, до чего она дошла? — спросила писателя Полина. — Она голая по дому ходит.
— По крыше? — не понял писатель.
— Нет, по комнате.
— Ну, у себя дома каждый может делать то, что он считает нужным, — сказал писатель. — А за ней что, специально подсматривают?
— А чего подсматривать-то? Она занавески не закрывает.
— Не слушай её, — сказал Тихомиров. — Сплетни это всё.
— Сплетни?! — взвилась Полина. — Идите и посмотрите сами, — предложила она писателю. — Она через полчаса спать будет ложиться.
— А вы уже ходили смотреть? — спросил писатель.
— Я ещё не ходила, — сказала Полина, — но мне рассказывали. Пойдёмте, я покажу, где её дом, и вы сами убедитесь.
— Нет, — сказал писатель. — Подсматривать нехорошо.
— Никакое это не подсматривание, — сказала Полина. — Она ведь это специально. Сходите. А потом вы об этом фельетон в газету напишите.
— Ладно, — сказал писатель. — Идёмте. Только вместе, чтобы вы убедились, что это сплетни. Идёмте, Александр Михалыч.
— Нет, — сказал Тихомиров. — Это нехорошо.
— Да, вы правы, — согласился писатель.
— Испугались! — заявила Полина. — Какой же вы писатель! Жизнь изучаете, а жизни боитесь.
— Хорошо, — сказал писатель. — Пошли. В конце концов, в этом надо разобраться.
— Пошли, — оживилась Полина. — Хотите, я сбегаю к соседке. Её муж ещё с войны бинокль принёс. И вы все очень хорошо рассмотрите.
— А вот бинокля не надо, — сказал писатель.
… Огородами они вышли на окраину деревни. Дом модистки стоял у реки. Полина вывела писателя к ивняку, из которого хорошо просматривался дом модистки с освещёнными окнами. Здесь уже собралось несколько молодых парней. При появлении писателя и Полины они спрятались за кустами, и оттуда один из них сказал:
— Тётя Поля, нехорошо подсматривать за чужими окнами.
— А вам хорошо, что ли? — отпарировала Полина. За кустами засмеялись. — Я и смотреть не буду. Писатель будет смотреть, а потом напишет о ней фельетон.
— А писать-то зачем? — спросили из кустов. — Не хотите смотреть — не смотрите! А уж писать об этом — полное паскудство.
— Я с вами согласен, — сказал в темноту писатель.
И тут в задней комнате модистки вспыхнул свет. Появилась модистка, сбросила халат и осталась совсем голой. Она медленно прошлась по комнате, взяла флакон, налила из него на ватку и начала протирать лицо. За кустами наступила тишина. Модистка была прекрасна.
— Теперь убедились? — прошептала Полина.
Писатель несколько секунд колебался и наконец решился. Он подошёл к окну и постучал по стеклу. Модистка спокойно распахнула окно, но увидев незнакомого человека, присела за подоконник и набросила на себя халат.
