Вдали, на скалах Монтагю, он увидел черный силуэт своего замка, что выделялся на синем, прозрачном ночном небе.
— Замок далеко, а я устал, — пробормотал Теобальдо. — Дождусь утра в соседнем селении.
И пошел туда.
Постучал в дверь.
— Кто там? — спросили его.
— Барон де Форткастел, — промолвил Теобальдо.
Но только смех раздался ему в ответ.
Подошел к другой двери.
— Кто вы и что вам надо? — спросили его.
— Ваш господин, — сказал рыцарь, удивившись, что его не узнали, — Теобальдо де Монтагю.
— Теобальдо де Монтагю! — воскликнула за дверью женщина. — Теобальдо де Монтагю, тот, что из сказки!.. Ну да, конечно! Следуйте-ка своей дорогой и не будите честных людей пустыми байками.
Ничего не понимая, Теобальдо покинул деревню и направился к замку; к его воротам он подошел, когда начинало уже светать. Ров был завален камнями от разрушенных зубцов стен; подъемный мост, уже ненужный, прогнил; на центральной башне не звучал колокол; перед главной аркой замка на гранитном постаменте возвышался крест; на стенах не было видно ни одного воина; и смутно, из глубины, поднимался, как далекий шепот, гимн — торжественный, возвышенный и прекрасный.
— Это же мой замок, в этом нет никакого сомнения! — говорил себе Теобальдо и беспокойно переводил взгляд с одного предмета на другой, не догадываясь, что с ним происходит. — Это же мой герб высечен на камне арки! Это же долина Монтагю! Этими землями владею я! Это поместье Форткастел…
В это мгновение тяжелые двери растворились и на пороге появился монах.
— Кто вы и что вы здесь делаете? — спросил Теобальдо его.
— Я смиренный служитель Бога, — послышался ответ, — монах монастыря Монтагю…
— Но, — прервал его барон, — Монтагю… разве это не поместье?
— Было поместьем, — отозвался монах, — но очень давно. Последнего его сеньора, как рассказывают, унес дьявол, и, так как у него не было никого, кто бы унаследовал владение, графы-суверены принесли эти земли в дар верующим нашего ордена, и они пребывают здесь уже более ста лет. А вы, кто вы?
— Я… — пробормотал барон де Форткастел после долгого молчания, — я раскаявшийся грешник, пришедший исповедаться вашему аббату и просить его принять меня в лоно Церкви.
ОБЕЩАНИЕ
Маргарита плакала, закрыв лицо руками, плакала безмолвно; слезы тихо катились меж пальцев по ее щекам и падали на землю, над которой она низко склонилась.
Рядом с Маргаритой стоял Педро; по временам он поднимал на нее глаза, но при виде слез снова опускал их и, так же как она, хранил глубокое молчание.
И все молчало вокруг, как бы из уважения к ее скорби. Вечерние звуки стихали, ветер спал, и тени начинали окутывать густые деревья.
Так прошло несколько минут. Между тем угас последний луч солнца, тонущего за горизонтом; луна стала смутно обрисовываться на фиолетовом фоне сумеречного неба, и одна за другой появлялись самые крупные звезды.
Наконец Педро прервал тяжкое молчание и воскликнул глухим, дрожащим голосом, обращаясь как бы к самому себе:
— Это невозможно, невозможно!
Потом он приблизился к неутешной девушке, взял ее за руку и промолвил нежно и ласково:
— Маргарита, любовь для тебя все, и ты ничего не видишь за ее пределами. Однако, кроме нашей любви, существует еще и нечто другое, столь же важное, — мой долг. Наш сеньор, граф де Гомара, завтра выступает из замка, чтобы присоединить свое войско к войскам короля Фернандо, который идет выручать Севилью из рук неверных.[48] Я должен сопровождать графа. Я темный сирота, у меня нет ни имени, ни родных; ему я обязан всем. Я служил ему в мирные времена, спал под его кровлей, грелся у его очага, ел его хлеб. Если я покину графа сегодня, завтра его люди заметят мое отсутствие и, выступая тесной толпой из ворот замка, с удивлением спросят: «Где же любимый оруженосец графа де Гомара?» И сеньор мой ответит смущенным молчанием, а его пажи и шуты насмешливо скажут: «Графский оруженосец — воин только с виду, парадный боец!»
Тут Маргарита взглянула на своего возлюбленного глазами полными слез; губы ее зашевелились, как будто хотели что-то сказать, но рыдания заглушили голос.
Педро продолжал еще нежнее и убедительнее:
— Ради бога, не плачь, Маргарита, не плачь, твои слезы приводят меня в отчаяние. Я покидаю тебя, но ведь я возвращусь, когда прославлю свое имя… Господь поможет нам в нашем святом деле. Мы отвоюем Севилью, и король наградит нас землями на берегах Гуадалкивира. Тогда я вернусь за тобою, и мы поселимся вместе в этом арабском раю, где, как говорят, даже небо лазурнее и чище, чем в Кастилии. Я возвращусь — клянусь тебе; возвращусь, чтобы сдержать слово, которое торжественно дал в тот день, когда надел тебе на палец колечко — ведь это залог моего обещания.
— Педро! — воскликнула Маргарита твердо и решительно, подавляя волнение. — Ступай, ступай, защити свою честь! — С этими словами она бросилась в объятия возлюбленного и прибавила тихо и взволнованно: — Ступай, защити свою честь… но вернись и возврати мне мою!
Педро поцеловал ее в лоб, отвязал лошадь и поскакал по тополиной аллее.
Маргарита глядела ему вслед, пока его не окутал ночной туман, а когда всадник совсем исчез из виду, вернулась в селение, где ее ждали братья.
— Нарядись хорошенько, — сказал один из братьев, едва она вошла в дом, — завтра все идут в Гомару проводить графа — он отправляется в Андалусию.
— Мне грустно смотреть, как уходят люди, которые, может, не вернутся, — отвечала Маргарита, вздыхая.
— Ты непременно должна пойти с нами, — настаивал другой брат, — да будь поспокойней и повеселей: тогда не станут болтать, что твой возлюбленный в замке живет и теперь на войну уходит.
Только что занялась заря, как по всей Гомаре прогремели звонкие трубы графского войска, и крестьяне из окрестных селений, собравшись большими толпами, увидали на самой высокой башне развевающееся знамя своего сеньора. Любопытные ожидали уже около часа; одни расселись по краям крепостных рвов; другие взобрались на деревья или бродили по равнине, теснились на вершинах холмов, цепью растянулись вдоль дороги. Ожидающие стали уже проявлять нетерпение, когда снова заиграли трубы, загремели цепи подъемного моста, тяжело опустившегося на ров, взвились железные решетки, а массивные крепостные ворота заскрипели и отворились, являя взору оружейный двор.
Народ поспешил столпиться по обеим сторонам дороги, чтобы лучше разглядеть блестящее вооружение и роскошное убранство графской свиты, — граф славился во всей округе пышностью и богатством.
Шествие открывали глашатаи. Порой они останавливались, трубили в трубы и громко объявляли королевский указ, призывавший вассалов короля на войну с маврами, а городам и свободным селениям предлагалось пропускать войско и оказывать ему содействие.
