принесите лекарство. Оно в холодильнике. Вот ключ, держите.
Отказать в помощи нельзя, все мы люди. Но как не задуматься о странности таких встреч поздно ночью и предложении пройти одному в квартиру американского «бизнесмена»! И тогда Петровский предложил проводить больного. Дверь открыли, и, несмотря на настойчивые предложения Калдерона войти первым, резидент все-таки последовал за ним. Дальше все произошло по законам детективного жанра. С лестницы двухэтажной квартиры на Покровского бросился человек. Впоследствии выяснилось, что им был начальник русского отдела ЦРУ Дэвид Мерфи. Жора смог увернуться — уроки Михайлова не пропали даром. Дэвид врезался в прыжке в стену коридора, а предполагаемая жертва, воспользовавшись помехой в лице Карделона, сумела быстро покинуть опасную квартиру. Машина была тут же, у дома. Поворот ключа — и через пять минут посольство, что находилось рядом. Бывает же такое везение! Ворота почему-то оказались открытыми, а на первом этаже после полуночи шла азартная баталия двух бильярдистов, консула и разведчика ГРУ. Резко, как приказ, прозвучала просьба: «Ребята, срочно в мою машину! На меня напали американцы. Надо их немедленно задержать! Попытаемся сдать в полицию!» Через несколько минут машина была у двери дома. Надо же, опять повезло! На пороге наши дипломаты столкнулись с тремя американцами, которые, наспех собравшись, пытались поймать такси. Завязалась схватка. Целью было не дать похитителям уехать, задержать их и сдать в местное отделение полиции. Легко сказать — задержать троих крепких мужчин, особенно дюжего Мерфи! Его схватил консул Шаров и сумел приемом повалить на асфальт. Шеф русского отдела ЦРУ отчаянно сопротивлялся. Он, как завзятый борец, вскидывал ноги, с тем чтобы суметь через голову перевернуться. Не на того напал! Консул крепко удерживал его голову и шею. Мерфи захрипел, и тогда Жора крикнул: «Смотри не задуши!» На шум прибежала Муза. Она хотела сразу вернуться в квартиру за кухонным ножом, но Жора, удерживая Райана, крикнул: «Не трогай нож, позвони и срочно вызови полицию!»
О, эти жены разведчиков! Они привыкли не теряться в любой ситуации! Через пару минут Муза вновь появилась на поле брани. Вместо ножа она держала в руках зонтик и тут же обрушила его на головы Мерфи и Райана. Полиция не заставила себя долго ждать. Всех участников поединка доставили тут же в участок. У американцев изъяли мешок и атташе-кейсы. Но просьбу русских открыть чемоданчики отклонили. Это, мол, сделает следствие. Через считанные минуты появился какой-то важный чин в штатском. В ходе допроса Покровский и двое других — обладатели дипломатических паспортов, гарантирующих личную неприкосновенность, проинформировали о нападении и поблагодарили японскую полицию за оперативно оказанную помощь. На этом все было закончено. В пять утра 17 марта 1966 года все трое русских вернулись домой, чтобы немного поспать перед работой, а американские «бизнесмены» стали звонить из участка в свое посольство. Их, конечно, выручили, и они тут же вылетели в Вашингтон.
Но шумиха вокруг акции ЦРУ не затихала долгие месяцы. Возмущались все. В японских правительственных и парламентских кругах были крайне недовольны беспардонным хозяйничаньем американцев, как будто бы они действовали у себя дома, а не в суверенной стране. Пресса под заголовками «Советский дипломат проявил находчивость», «Покровский благодарит японскую полицию за помощь» печатала многочисленные статьи, интервью и, естественно, фотографии советского резидента. Недоволен был и советский посол Владимир Михайлович Виноградов. Не знаю, что выводило его из себя, — то ли зависть к поднявшейся волне популярности его собственного советника, то ли личная неприязнь, то ли что-то еще, но он жестко прореагировал на случившееся. Посол прекрасно сознавал, что свалить резидента непросто. И все-таки понадеялся на свои силы и связи с Анастасом Микояном в Москве. В центр ушла серия шифровок с предложением срочно убрать Покровского. Из человека, который совершил геройский поступок, отбился от похитителей, хотели сделать мальчика для битья. Пусть, мол, не путается тут под ногами!
В отпуске резидента вызвали на ковер в ЦК КПСС. Выслушав его объяснения, заведующий элитным выездным административным отделом Панюшкин, курирующий, кстати, работу КГБ, МИД и ряда других авторитетных организаций, целиком одобрил поведение Покровского. То же сделали и непосредственные начальники резидента — председатель КГБ Семичастный и руководитель советской внешней разведки генерал Сахаровский, признанный ас своей нелегкой профессии и к тому же человек, не боявшийся в обстановке всеобщей перестраховки брать всю ответственность на себя. Недаром после его смерти коллеги Сахаровского воздвигли на его могиле на Новодевичьем кладбище огромный памятник из гранита. Как будто хотели сказать: добрая память о тебе сохранится в наших сердцах вечно, так же как вечен этот камень гранит. В итоге резидента наградили орденом Боевого Красного Знамени. Со временем он заслужил еще две высоких трудовых и боевых правительственных награды.
Среди советских журналистов в Японии, как и среди американских в Москве, хватало штатных сотрудников спецслужб. Собкор «Известий», как и конкурирующей «Правды», принадлежал к числу «чистых». Чистых относительно. И ему приходилось выполнять отдельные весьма щекотливые поручения. В первые годы «независимости» России при Ельцине (независимости от кого?) в прессе велась оживленная дискуссия на глупую тему: помогало ли советское правительство зарубежным компартиям? Тот же Ельцин, «главный демократ» и сам же в прошлом кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, санкционировавший эту кампанию, прекрасно знал, что помогали и правительство, и ЦК КПСС, у которого для подобных целей имелся специальный секретный фонд. Помогали через посредников и подчас напрямую. Механика передачи средств не отличалась сложностью. Создавалась та или иная коммерческая фирма, скажем, японская фармацевтическая «Искра». Ей давали преимущественное право на поставку лекарств в СССР. Прибыль от торговли была значительной. Взамен руководство фирмы обязывалось передавать определенный процент дохода доверенному лицу в ЦК КПЯ. Тот же порядок существовал и при заключении крупных торговых сделок на закупку разных товаров. К непосредственной передаче средств из фонда ЦК КПСС в большинстве стран привлекались офицеры КГБ на уровне заместителя резидента. В особых случаях использовались сотрудники ЦК КПСС, работавшие под крышей дипломатов.
Василия Васильевича Ковыженко, советника посольства в Японии, я знал еще по работе в профсоюзах. Он заведовал Японским сектором в Международном отделе ЦК КПСС. При решении любых вопросов, связанных с Японией, полагалось предварительно обращаться к нему. Высокий, тощий, вечно угрюмый, он производил впечатление глубокого провинциала. Тем, кто его хорошо знал, Василий Васильевич представлялся в ином свете. За маской человека от сохи скрывались незаурядный ум, большая начитанность, хорошее знание японского и английского языков. В свое время он дослужился до чина полковника в армии, переводил не раз Сталина при встречах с руководителями японской компартии. Свойственны ему, как и всем, были и недостатки. Прежде всего «хохлацкое» упрямство, отсутствие должной гибкости при общении с партийным начальством. Не сумел поладить он, в частности, с самим Борисом Пономаревым, секретарем ЦК КПСС, в кармане которого находились ключи от всех компартий мира. Всесильный партократ решил убрать строптивого подчиненного с глаз долой. Так Василий Васильевич оказался на Японских островах. Середина шестидесятых была трудным для ЦК КПСС временем. Иван Иванович Коваленко, тоже полковник, доктор исторических наук, сменивший своего предшественника Ковыженко на посту в ЦК партии, написал в годы «перестройки» хорошую толстую монографию об истории коммунистической партии Японии. Для того времени это была честная книга. Но и он не мог в восьмидесятые открыть все тайны наших отношений с КПЯ в годы отставки Хрущева и воцарения Брежнева. А их было немало, в том числе решимость создать параллельную компартию, так как первая кренилась в сторону враждебного Пекина и обвиняла КПСС в ревизионистских грехах. Претворить такую идею в жизнь как раз и поручили Ковыженко, новому советнику по партии в посольстве. Ему предстояло организовать раскол партии, существовавшей десятилетия, признанной в международном масштабе, наконец, имевшей популярные печатные органы, свой большой электорат и депутатов в парламенте страны.
Поистине сизифов труд! Тем не менее, советник со Старой площади смело взялся за дело. Он сумел договориться с членом руководства ЦК КПЯ Иосио Сигой о выходе из партии и создании новой организации коммунистов, твердо придерживающейся просоветской линии. Сига представлял собой легендарную личность. Годы войны он провел в одиночке тюрьмы на северном острове Хоккайдо. Камера зимой не отапливалась, холод, голод. Выжить удалось чудом. В шестидесятых он не только пользовался признанным авторитетом среди рядовых членов партии, но и разными привилегиями партократов по советскому образцу. А тут предлагают порвать с партией, старыми товарищами по борьбе, отказаться от материальных благ во имя неизвестности. Он пошел на это, слишком сильно веря в ленинскую мудрость Москвы, в правильность ее истинно марксистской линии.
