…Спустя седмицу, или две, или…
Берег моря: соленые брызги, ветер, пронзающий насквозь, так и норовящий затушить пламя костра, прижатое к валунам, будто алая накидка, сброшенная с плеча наземь.
— Ты помнишь, Гель?..
— Торжище?
— Нас продали тогда маленькому сухонькому старичку…
— Ректору.
— Точно. И набивали цену двое…
— Инквизитор и вельможа.
— Они?
— Точно — они. А зачем?
— Не знаю, милая, и знать не хочу. Главное — мы вместе, мы… Я люблю тебя, Гель!
Двое обнимались на прибрежных холодных камнях, двое сплетали тела так усердно, что даже зимнему морю, бушующему в сотне шагов от любовников, стало жарко.
В Университете Эрик так и не освоил отличия ханьманского фарфора от заррийского, он так и не выяснил, в чем изюминка росских медных блюд и почему хазастанские миски дешевле соусниц из Шампасы и посуды из Тулукмы. Зато регулярные визиты в подземелье вльв сделали из него умелого любовника. Гель от его ласк кричала и плакала, умоляла и смеялась…
Они нанялись на дракар стурманов, трудом оплачивая пусть домой. Под парусом возвращались излишки в родной гард. Эрик предвкушал уже, как попарится в бане мэра, как испробует закопченный мамой хвост русалки, но…
Удача отвернулась от влюбленных.
Преследователи — инквизитор и граф — настигли парочку в лесу, в нескольких днях пути от гарда. На поляне — той самой, где Эрик испробовал колдовских ягод.
— Вот и вернулись домой, — улыбнулась Гель; лицо ее было измазано клубничным соком.
— Почти вернулись. — Лизоблюд привалился спиной к ржавому железу.
Лесные ведьмы, или Последний рассказ о ненависти
Как гласит легенда, Император призвал к себе Главного Инженера Дзиро Хорикоси и спросил: «Дзиро, чем ты занят ныне?» Инженер ответил: «Да вот, палубный бомбардировщик 11-Си проектирую». Улыбнулся Император: «Брось, Дзиро, свой бомбардировщик и спроектируй-ка мне величайший самолет всех времен и народов — «рэйдзэн», или же по-гайдзински «зеро». Лады?» — «Да без проблем», — ответил Дзиро и не обманул.
Два пулемета, две пушки, движок «Сакаэ-21» с патрубками реактивного типа, складываемые вручную законцовки крыла, трехлопастный винт-автомат да четверть тонны тротила под фюзеляжем — что еще нужно героям, утопившим эскортный авианосец «Сант-Ло» и чуть не отправившим на дно «Киткун- Бэй», «Калинин-Бэй» и «Байт-Плайнс»?..
Икки не собирается никого топить. А вот насчет схватить, распять на ветвях во-он того кедра, отрезать уши и язык, выколоть глаза и вскрыть вены на запястьях он не зарекается, уж как получится.
У Муры нет желания вешать на пузо две с половиной сотни кэгэ взрывчатого вещества, но он с превеликим удовольствием испытал бы прелесть женской любви — впервые в жизни. Да, не по взаимному согласию, но брат Икки так вкусно рассказывал об этом, что надо бы попробовать напоследок. Тем более подходящая кандидатура имеется, и даже скитания не повлияли на привлекательность девушки.
Хрустнул под каблуком осколок стекла. На пне, окруженном покрышкой со стершимся протектором, надрывно пищал дозиметр, новый совсем, черный пластик не обтерся еще о чехол, ЖК-панель не исцарапалась. Если бы Мура услышал этот писк в Китамаэ, он знал бы, что территория жутко заражена и жизнь людская без защиты продлится недолго, но здесь, в Мидгарде…
Аномалия, так это называется. Странное место, неправильное. Это кладбище не только самолетов, но и старинных танков — под трафарет на броне прорисованы флаги с шестнадцатью лучами, на верхних лобовых листах — якоря-штамповки, двенадцатизначные номера на бортах, стилизованные цветки сакуры, бамбуковые побеги. А дальше, возле «рэйдзэна», ржавеет нечто не распознаваемое уже…
— О ч-чем т-ты думаеш-шшь, б-брат м-мой Икки? — нарочито громко, разделяя слова, спросил Мура. Он разглядывал свои руки: чистая кожа, гладкая, так и не смог привыкнуть; колокольчик по-прежнему болтался на поясе.
Ноздри Икки трепетали, выдавая волнение. Он поставил ногу на поплавок гидросамолета- разведчика, нашедшего здесь последний причал.
— Есть такая пословица: «Куда бы ни бежал, долги твои впереди на шаг», — ответил Икки, обратив внимание на траки с агрессивно выпяченными грунтозацепами. Прежде чем замереть навсегда, они основательно подпортили дерн поляны, ныне слегка присыпанный снежком.
Вокруг зима, сугробы, а здесь… Снега чуть-чуть совсем. И радуют взор зелень листьев и алая сочность крупных ягод. Клубника. Это клубничная поляна, территория лесных ведьм. Вот куда самураи загнали своих кровников.
Излишки прячутся за скелетом меха, опрокинутым на спину. Сквозь головогрудь робота пророс кустарник, конечности засыпало желтыми, высохшими листьями, запорошило снегом. Печальное зрелище.
Впрочем, все вокруг выглядит древним, устаревшим. Все, кроме свежих пятен крови на тонком слое снега. Пятна ведут аккурат за скелет боевого робота.
Сапоги Икки безжалостно давят клубнику. Арбалет заряжен. Меч покинул ножны. Икки готов. К чему? Он не знает.
Мура делает вид, что разглядывает клепаного ублюдка, помесь моноцикла и киботанкетки производства «Искивадзима дзидося» — пулеметная башенка, посадка-высадка через дверь в задней стенке корпуса, смотровые лючки, выхлопная труба вдоль левого борта.
Столько искореженного металла, бесполезного пластика, треснувшей керамики… И везде иероглифы, почти стертые ветрами, влагой, исклеванные птицами.
Братья не спешат, тянут время. Эта клубничная поляна — последний пункт их долгого Пути по Миру Гардов. К тому же беглецам некуда деваться, они обессилели и не представляют угрозы для двоих буси.
— Отлич-ччная п-пполянк-кка, н-не прав-ввда ли?
— Клубничная!
— А т-то, б-брат-т Икки. Ве-е-едьмовская п-полянка. И с-сследы в-ведут с-ссюда. С-сс каких-хх это п-пор излиш-шшков защ-щищ-щают лес-ссные в-ведьмы?
— Эй, выходите, не бойтесь! — подхватывает Икки.
Он смеется. Мура тоже.
Им весело, они довольны. Ведь скоро все кончится.
Скоро — это сейчас.
И прямо здесь.
— В-вых-ха-адит-те! М-мы знаем-мм, г-где вы!
— Если сами покажетесь, убьем быстро и безболезненно!
— А иначч-че!.. — Мура открывает рот, что-то говорит, но занят лишь одним: напряженно думает, как помочь брату вернуться к отцу и при этом спасти мальчишку-лизоблюда.
И поляна — странная поляна — не дает ему покоя.
Был же лес: высокие кедры и еле заметная тропа, петляющая между вековыми деревьями. И болела мозоль, натертая сапогом, от холода ныли суставы… А потом — хлоп! — поляна.
Надо бы спросить, что думает Икки.
<Откуда ЗДЕСЬ все это?! Как?!>
