поганый рот и нагрубил тебе?
— У меня было искушение, но, честно говоря, я сама была виновата.
Джекс замер, его лицо стало очень спокойным и серьезным.
— Мэдди.
Она пристально посмотрела на него, желудок болезненно сжался.
— Черт, — прошептала она. — Это не моя вина. Я снова наступила на те же грабли. — В смятении сжав кулаки, Мэдди бросилась к двери со смутным желанием вновь бежать на пристань и забраться в лодку, чтобы…
— Мэдди.
— Нет, я должна идти. Я должна высказать ему в лицо все, что думаю, и, может, даже хорошенько пнуть его…
Две теплые руки обняли ее, потянули назад, прижали к груди.
— Я только за, — прошептал он ей в ухо. — Я даже подержу его, чтоб не убежал. Но тебе придется подождать несколько часов, если только ты не хочешь кинуться за ним в погоню вплавь.
Мэдди обернулась и посмотрела на Джекса. Он все еще был устрашающе спокоен, в его глазах читалась злость. От этого ее сердце снова сделало кульбит, хотя она и знала, что его ярость направлена не на нее.
— Быть сильной женщиной, управляющей собственной жизнью, сложнее, чем я думала.
— Ты неплохо справляешься. По-настоящему неплохо.
Мэдди выдохнула и взглянула на Джекса:
— Правда?
Взгляд Джекса потеплел.
— Да.
Ей даже удалось слегка улыбнуться.
— И ты действительно скрутишь его для меня?
— В мгновение ока.
Почему-то от этого у Мэдди увлажнились глаза, а улыбка стала шире.
— Это не совсем… политкорректно.
Выразительный взгляд Джекса сказал ей, что плевать он хотел на политкорректность: его волнует лишь справедливость.
И, Боже, даже на расстоянии он пах изумительно. Как ему только удается каждый раз так благоухать? Но вместо того, чтобы привлечь его к себе, Мэдди обошла его и села за стол.
— Мне надо привести в порядок бумаги. Не хочу потерять деньги из-за того, что не ведаю, что творю. Мистер Дженкинс угрожал привлечь меня к суду за тупость, и это просто невыносимо.
— Скажи ему, что ты подашь встречный иск за моральный ущерб.
Эта идея вызвала у нее улыбку.
— А это правда можно сделать?
— Если сумеешь доказать, что ты была смертельно оскорблена.
— Ты говоришь как юрист, — хмыкнула Мэдди. — Хорошо, что это не так, потому что в этом случае ты не нравился бы мне настолько сильно.
— Иди сюда, — нежно сказал он и заключил ее в объятия. — Поцелуй меня, Мэдди. Покажи, что помнишь наше место.
Она встала на цыпочки и целовала его до тех пор, пока не забыла собственное имя, затем прижалась лицом к его шее, чувствуя, как что-то странно теснится в груди при мысли, как много это все для нее значит. Как много он значит.
— Мэдди.
— Мне нравится твоя открытость, — сказала она. — Твоя честность. Наверное, все женщины, с которыми ты встречаешься, ценят это?
— Сейчас я ни с кем, кроме тебя, не встречаюсь. Надеюсь, ты понимаешь, что я не могу, встречаясь с тобой, интересоваться кем-то еще. И вообще у меня не было отношений пять лет, — признался Джекс. — С того момента как я сюда переехал. Не могу сказать, что открытость моя вторая натура, Мэдди.
— Пять лет без секса — большой срок, — заметила Мэдди.
Джекс встретился с ней взглядом.
— Я не сказал, что обходился без секса.
— О…
— Но к моменту нашей встречи этого тоже давно не было.
— Но в городе же много женщин.
— Да, и большинство из них воспринимают свидания гораздо серьезнее, чем я. Мэдди, ты должна кое-что узнать обо мне.
Боже.
— Ты женат? Ты преступник? Ты…
— Я бывший юрист. До того как я вернулся в Лаки-Харбор, я жил в Сиэтле и был практикующим юристом.
Джекс провел несколько дней, делая столик для ванной комнаты в своей домашней мастерской на другом конце города. Мэдди не много сказала в ответ на его откровения и опять спряталась в свою раковину.
Он никак не мог изменить своего прошлого: что написано пером, не вырубишь топором. И он правильно сделал, что все ей рассказал. Особенно если учесть, что у него есть и другие секреты, — впрочем, они не только его, и он просто не имел права делиться ими с кем бы то ни было.
Он только надеялся, что Мэдди его поймет. Он снова и снова продолжал твердить себе это, убеждать самого себя, что их зарождающееся чувство сильнее, чем любые обстоятельства.
Собираясь на креветочный пир, Джекс бродил по дому и лишь качал головой, глядя на рождественские украшения, которые развесила Джин, на веточки омелы на дверях. Было ясно, что она слишком оптимистически восприняла его колкое замечание о женщине в доме. Ладно, сам виноват — спровоцировал.
Джекс направился к пирсу. Через несколько часов почти все жители города соберутся на ежегодное празднество. Деньги, собранные сегодня, пойдут в фонд полиции и пожарной службы, что, безусловно, важно, но отнюдь не занимает умы людей, когда они платят за входной билет.
Нет, их интересует программа. В первую очередь парад рыболовных судов во главе с мэром на гидроцикле. Тот, кто точнее всех угадает количество пойманных креветок, сможет поцеловать мэра.
Будь то мужчина, женщина или ребенок.
«С моей удачей, — подумал Джекс, — это будет Форд или Сойер». В прошлом году повезло его почтальону — к всеобщему восторгу. Что ж, надо надеяться, что в этом году многие жители их города купили билеты.
После этого все будут пировать, пока не заболят животы, и танцевать под музыку местного поп-рок- бэнда до самого рассвета.
Сойер приехал сразу вслед за Джексом. Он был в униформе — на празднике он вполне официально, по долгу службы, — будет следить за порядком. Форд тоже объявился и начал устанавливать палатку «Шалаша для влюбленных», где пиво, вино и эггног[6] будут литься рекой.
Джекс окинул взглядом ожидающий его гидроцикл. Он был позаимствован у Ланса и его брата — когда те не работали в своем магазине мороженого, они с удовольствием гоняли на гидроцикле. Разумеется, летом, как все нормальные люди.
Далеко не все настолько безумны, чтобы заниматься этим в разгар зимы, но традиция есть традиция.
Передавая Джексу ключи, Ланс ухмыльнулся. Муковисцидоз, которым он страдал, фактически являлся смертным приговором, но парень явно умел наслаждаться жизнью. Они с Сойером щедро украсили гидроцикл гирляндами, и оба поклялись, что все работает на батарейках и при этом водонепроницаемо, так
