Несмотря на желание поскорей приступить к делу, Карсон отказался от моего предложения воспользоваться омнибусом, и мы отправились пешком. Причины скаут не объяснил, но по тому, как он постоянно осматривался по сторонам, подозреваю, что ему хотелось освоиться с местностью, проникнуться характером новой для него среды.
Сменив одежду, Карсон почти не привлекал внимания пешеходов. Если не считать его шляпы и походки, он ничем не выделялся из серой толпы городских обитателей. Никто за нами не бежал, никто не приставал к знаменитому следопыту с расспросами.
Шагали мы в основном молча. Отчасти потому, что внимание Карсона было посвящено окружающей обстановке, отчасти благодаря его сдержанности и природной молчаливости. Иногда он задавал мне вопросы. Самым большим из населенных пунктов, которые он до этого посещал, был заштатный городишко Санта-Фе, и, разумеется, его интересовала архитектура Нью-Йорка, обитатели мегаполиса и их странные привычки. Что это за высокое здание на Бродвее, в которое постоянно входят и из которого выходят разряженные дамы и господа? Кто эти смуглые уличные музыканты, вертящие ручки органчиков-шарманок, и для чего у их ног прыгают разряженные обезьянки? Зачем эта худая девочка в лохмотьях продает бумажные цветы? На каком языке возбужденно общаются эти странные бородатые люди в темных одеждах и причудливых шляпах?
Отвечая на вопросы гостя с Дальнего Запада, я тоже умудрялся выудить из него ту или иную информацию, в основном о предмете нашего поиска. Джонсон прославился среди горных охотников не только силой и свирепостью, но и искусством следопыта, знанием леса.
— Говорят, он мог понюхать пепел дотлевшего кострища и определить, сколько индейцев и какого племени сидели у костра.
— Явное преувеличение! — отмахнулся я. — Такое никому не под силу, каким бы тонким обонянием он не обладал.
— Не спорю, не спорю, — согласился Карсон. — Но довелось мне встречать и очень чутких на нюх трапперов.
Карсон рассказал историю, иллюстрирующую нечеловеческую жестокость Джонсона, благодаря которой он стал столь популярной фигурой среди обитателей диких лесов. Несколькими годами ранее он с группой приятелей, включавшей и Дела Гью, застал врасплох группу индейцев сиу, около двух дюжин воинов, отдыхавших на берегу Милк-ривер. С убитых индейцев сняли скальпы, Джонсон, как водится, вырезал и сожрал в сыром виде печень вождя.
Но и этого ему показалось мало. Он приказал своей команде отрубить у трупов головы, выварить их в котле, чтобы отделить мясо от костей. Черепа насадили на две дюжины шестов и воткнули вдоль берега рядочком, на радость пассажирам речных судов.
— Таких страстей я еще не слыхивал! — ужаснулся я. — Что же это за человек, который способен на столь извращенные зверства? Такое и помыслить-то страшно!
— Нехороший человек, злой.
— Я не кровожаден, — заверил я Карсона. — Но уверен, что такое чудовище следует уничтожить. Чем скорее, тем лучше.
— Сначала его найти надо, — напомнил Карсон.
Я спросил, видел ли Карсон портрет Джонсона, выполненный Освальдом.
— Да, мистер Барнум показал.
— И что, похож, как вы считаете?
— Не сказал бы. Больше похож на деревянные шаманские маски, как у Ассинибойнов.
— Вот-вот, мне он тоже с первого взгляда маску напомнил. К тому же вряд ли Джонсон настолько глуп, чтобы не принять мер к изменению внешности. Сбреет бороду, волосы покрасит сапожной мазью или чернилами.
— Вероятно.
Наконец мы увидели впереди небольшой парк, цель нашего пути. Пересекая Лэйт-стрит, Карсон задержался. Кучер-угольщик, коренастый субъект с широкой грудью и толстенными, поросшими густой шерстью, похожими на медвежьи лапы руками, спрыгнул с сиденья и принялся безжалостно хлестать лошадь. Хилая кляча остановилась среди улицы, очевидно не в состоянии тянуть далее перегруженную телегу. Непрерывно ругаясь, возчик осыпал свою лошаденку ударами, а она ржала и стонала от боли, вздрагивая от каждого удара.
Выражение лица Карсона не изменилось, но по напряженным чертам его я понял, что он готов вмешаться.
— Кит, я понимаю ваше возмущение, — попытался я его урезонить. — Ваша реакция делает вам честь, но, к несчастью, это совершенно обычное явление в нашем городе, особенно распространенное среди низших классов. Ваше вмешательство неизбежно привлечет к нам внимание, которого следует всеми способами избегать.
— Я только словечком с ним перекинусь, — пообещал Кит Карсон.
Минуты не прошло, как угольщик, несмотря на кнут, грудь размером с пивную бочку и перевес в массе, растянулся на мостовой, орошая булыжники кровью из разбитого носа.
— Пошли дальше, — бросил на ходу Карсон.
— Весьма своеобразное понимание фразы «перекинусь словечком», — заметил я, входя в парк. — Я из ваших уст ни слова не услышал.
— Он меня понял, — заверил следопыт.
Не посещал я этот район более полугода. Уже тогда в парке заметны были признаки запустения. Теперь же его состояние меня просто-напросто шокировало. Заросший, замусоренный, аллеи завалены сломанными ветками кустов и деревьев. И безлюдный. Лишь кое-где виднеется несколько фигур: плохо одетые люди, с землистыми лицами, представители беднейших слоев населения. Два юнца в изношенной одежке забавляются игрой в ножички. Рядом с ними в траве сидит маленькая девочка, срывает созревшие одуванчики и сдувает с них белый пух, любуясь плавным полетом семечек-пушинок. Опираясь на суковатую палку, по дорожке плетется седая старуха в накинутом на плечи рваном шерстяном платке. Время от времени она нагибается и исследует мусор на предмет пригодности для дальнейшего употребления. На сломанной скамейке, сколоченной из реечек, навалена куча грязного тряпья, при ближайшем рассмотрении оказывающаяся спящим бродягой. Да мы с Карсоном. Вот и все представители человечества на этом обширном участке громадного города.
Карсон на мгновение замер у входа, обводя парк внимательным взглядом. В газетах сообщалось, что труп девочки обнаружен в парке, но точное место не указывалось. Карсон что-то, очевидно, заметил, так как вдруг быстро шагнул вперед. Я устремился за ним. Он подошел к кустарнику, отделявшему живой изгородью парк от проходящей с северной стороны Вестри-стрит.
Все так же молча Карсон опустился на одно колено и принялся исследовать землю. Трава вокруг была смята, истоптана до земли. Теперь я понял, что он обнаружил место, где нашли труп девочки. Здесь топтались не только полицейские и газетчики, но и неизбежные зеваки, жадные до любого рода новостей, расцвечивающих их пустую, серую жизнь. Но как Карсону удалось определить это место с другого конца парка!
Я разразился было льстивой тирадой, похвальным словом наблюдательности следопыта, но он тотчас прервал меня:
— Ш-ш-ш! — зашипел он, приложив палец к губам.
Несколько мгновений он таким коленопреклоненным образом исследовал траву и почву, даже просеял щепотку земли меж пальцев. После этого встал и посмотрел на кусты зеленой изгороди. Когда-то они регулярно подстригались усердными садовниками, — верхнюю плоскость можно было проверять плотницким уровнем. Сейчас изгородь, предоставленная природе и произволу парковых завсегдатаев, разрослась самым диким образом.
Карсон сосредоточился на участке изгороди, на первый взгляд ничем не выделяющемся на общем фоне. Присмотревшись внимательнее, я заметил, однако, некоторую неоднородность, промежуток между ветвями; как будто кто-то недавно побеспокоил заросли. Карсон раздвинул ветки руками и выглянул через образовавшийся просвет. Стоя за ним в высокой траве, я попытался понять, что он обнаружил.
Через мгновение скаут выпрямился, отступил от зарослей и повернулся ко мне:
