полоска ткани, испачканная и обтрепанная. Не сразу я понял, что давным-давно эта тряпочка была розовой ленточкой. Такими лентами девочки обыкновенно украшают волосы.
— Вы хотите сказать, что эта полоска шелка принадлежала маленькой жертве? — усомнился я.
— Да, да, — закивала старуха. — Это ее любимая. Я сберегла. Скажите мне, когда найдете ее, джентльмены.
Повернувшись к спутнику, я зашептал, словно вспомнив, что служу проводником Карсона по джунглям Нью-Йорка:
— Город кишит такими несчастными, Кит. Она выжила из ума от лишений и преклонного возраста. Старческий маразм. Безнадежно
Карсон согласно кивнул и сунул руку в карман. Последующими действиями он вверг меня в состояние глубокого изумления. Из кармана появился кожаный кошелек, а из кошелька — новенький серебряный доллар. Этот доллар он вложил в ладонь старухи, сразу ошеломленно уставившейся на монету.
Осознав наконец, что поблескивает у нее в руке, она отвернулась и, не проронив ни звука, торопливо зашаркала прочь, опираясь на узловатую клюку.
Глава тринадцатая
День клонился к исходу. Карсон поторапливал, и мы направились к месту последнего злодеяния Джонсона, в резиденцию Уильяма Уайэта на Вашингтон-сквер. Мы шагали по шумным улицам; товарищ мой хранил молчание, которое я использовал для размышлений по поводу его уникального характера. Доброе и отзывчивое сердце билось в груди Кристофера Карсона. Дважды я стал свидетелем того, как он без колебаний выступил в поддержку нуждающихся. Сначала защитил несчастное четвероногое, клячу свирепого угольщика, затем помог полубезумной старухе.
Но действия гостя с Дикого Запада могли носить совершенно иной, пожалуй, противоположный характер. Рядом со мною вышагивал по Манхэттену умелый и беспощадный боец, молниеносную реакцию и эффективные действия которого мне довелось наблюдать в Американском музее… Да и за лошадь он вступился, прямо скажем, своеобразно. Это странное сочетание нежности и жестокости, альтруизма и насилия отметил и мистер Паркер в своих дневниках. Вот один из запомнившихся мне анекдотов с участием Кристофера Карсона.
Зимою 1833 года одного из добрых знакомых Карсона, траппера-француза Антуана Робиду, обокрал его наемный рабочий — увел полдюжины лучших лошадей. Зная Карсона как лучшего следопыта, Робиду попросил его догнать вора. Через два дня Карсон вернулся со всеми украденными лошадьми.
Когда благодарный Робиду поинтересовался подробностями подвига скаута и, в частности, судьбой вора, Карсон равнодушно пожал плечами.
— Пришлось пристрелить.
Приводя эпизод в книге, Паркер обратил внимание на это краткое высказывание, которое, по его мнению, наилучшим образом характеризовало противоречивость натуры следопыта, в которой сочетались самоотверженность, мягкость и холодная беспощадность. Теперь, шагая рядом с Карсоном, я, в свою очередь, размышлял над загадочной душою моего нового знакомого, готового в любой момент проявить христианское милосердие и выступить жестоким мстителем, носителем начал доброго и разрушительного, воплощения сочувствия ближнему и сеятеля смерти.
Прибыв к северной части Вашингтон-Сквер-Парка, мы с Карсоном на мгновение остановились напротив дома Уайэта. Прямо перед крыльцом собралась небольшая группа, судя по приличному виду — местные обитатели. Взгляды собравшихся то и дело обращались к фасаду двухэтажного здания, в котором накануне произошли столь трагические события. Ни одного полицейского перед домом я почему-то не заметил.
Следовало ознакомить Карсона с тем, что было известно мне, и я рассказал ему о приключениях предыдущего вечера, начиная с прибытия по приглашению Уайэта. Я сообщил, как безуспешно стучал в дверь, как проник в дом, обнаружил жертву, как прибыла полиция и чем она занималась. Карсон внимательно слушал, одновременно изучая окружающую обстановку.
По окончании моего рассказа он повернулся ко мне и сказал:
— Надо внутри осмотреться.
Он пересек улицу и направился к парадной двери.
Шагая за ним, я выразил сомнение в возможности проникнуть в дом таким путем.
— Попытаемся, — кратко ответил Карсон.
Мы с уверенным видом прошли сквозь толпу, расступившуюся при нашем приближении. Поднявшись на крыльцо, мы убедились в том, что дверь заперта. Полиция позаботилась о недоступности имущества покойного как для воров, так и для вездесущих искателей сувениров.
— Замок взломать ничего не стоит, — задумчиво процедил Карсон.
— На глазах у такого количества зрителей данное действие было бы в высшей степени неразумным.
— Обойдем, — предложил Карсон.
Мы спустились с крыльца и направились вдоль фасада. Тут же некий хорошо одетый пожилой господин отделился от группы собравшихся и подошел к нам. Лицо подошедшего, изрытое оспой, украшала седая «козлиная» бородка.
— Извините, вы из полиции, господа?
— Нет, — отрезал Карсон.
Мне показалось, что от этого человека можно что-то узнать, и я тут же вмешался.
— Мы не служим в полиции, сэр, но помогаем ей преследовать преступника, виновного в ужасном убийстве, совершенном в этих стенах. Вы местный житель?
— Хасвелл. Чарльз Хасвелл. — Он прикоснулся к полям высокой шляпы. — Сосед из номера двадцать шесть.
— Вы, полагаю, добрый знакомый пострадавшего?
— Пожалуй, близким знакомым не назовешь. При встрече здоровались, иной раз парой слов перекинемся, даже побеседовать довелось на улице разок-другой. — Он сокрушенно покачал головой: — Кто бы мог подумать! Как по голове ударили. Только что узнал. Даже не верится.
— Как — только что? — удивился я. — Все по соседству сразу всколыхнулись. Газетчики кричали на каждом углу.
— Так-то оно так, да меня в городе не было. Вот, вернулся, надо бы полиции сообщить.
— О чем? — прищурился Карсон.
— Странная штука вчера случилась. Очень странная.
— Прошу вас, продолжайте, — насторожился я.
— Вчера встретились мы с ним случайно на улице. Недели две не виделись. Я ему рассказал о книге, как раз дочитал. Пунические войны. Он интересовался историей, знаете ли. Книги любил, хотя зрение у него — хуже некуда. Да, о книге я ему рассказал, а имя автора из головы вылетело. Память, знаете, уже не та. И как раз перед отъездом вспомнил имя. Надо, думаю, ему сказать, пока снова не забыл. Вышел из дому и поднялся к нему на крыльцо. Постучал. Слышу — шаги, почти сразу. «Кто там?» — спрашивает. «Чарли Хасвелл, — отвечаю. — Вспомнил я автора. Артиний». «Спасибо», — отвечает. И ушел.
— Полагаю, странным в этом эпизоде вам кажется то, что сосед ваш не открыл дверь.
— Ни на щелочку.
— А вы уверены, что слышали голос мистера Уайэта?
— Конечно! — уверенно воскликнул Чарльз Хасвелл. — Его голос ни с каким другим не спутаешь. Как флейта.
— А не сможете ли вы припомнить, в какое время это произошло?
— В семь тридцать две я вышел из дому.
