проснулась, когда мы её переложили.
— Клеёнки у всех есть? Новенькая у вас — тоже с энурезом.
— Есть, положили. Новенькая писается по два раза на ночь. Будить её не успевают.
Тех, кто писается, ночью поднимает дежурная нянечка.
К концу года их, энурезников, осталось уже поменьше. Дети вошли в режим, привыкли. Да я их и подлечила, таблетки давала. А в начале года — страх, сколько их было. Чуть ли не половина малышей, и процентов двадцать среди старших. Невроз.
Бедные дети. Клеёнок не хватало, и белья не хватало, чтобы всем перестелить с утра. Сушили простыни на батареях.
Дети, дети. Что же мы, взрослые, делаем с вами? Кого растим?
Вот они, первый-второй класс. Половина — дети из неблагополучных семей, половина — сироты. Еле-еле читают, плохо пишут. Не выдерживают сорока минут урока, кричат, грубят, плачут. Матерятся. У половины — что-нибудь дергается: глаз, голова, заикание. Пальцы с грязными и обкусанными до крови ногтями. Глисты. Энурез. Постоянные насморок и кашель.
Нет, нет. Не всё ещё так страшно… Мы ещё слушаем сказки, мы ещё плачем, когда с главным героем что-нибудь случается, мы ещё верим, что добро побеждает зло. Мы ещё поём песни хором! У нас ещё есть нормальные, молодые воспитатели!
И нет-нет, а блеснёт на груди нательный крестик, призывая небо, и взывая к нам, взрослым.
Бравы ребятушки, всё-таки скажите вы мне, где же ваши мамки? Матери ваши — где? Где же ваши отцы? И кто будут ваши жёны, скажите вы мне, и каких внуков вы нам родите?
Господи, помилуй нас, грешных. Вот оно, наказание Господне, поражающее род наш, наших детей. А мы? Те, кто стоит рядом? Что же мы, слепые, что ли?
Господи, помилуй нас, и прости нас. Прости…
Я попрощалась с воспитателем и поднялась к старшим. Сначала — к шестым-седьмым. Там шум, суета. На девичьей половине моются, плескаются. Горячей воды нет, горячую воду несут из столовой, в больших тяжёлых кастрюлях.
В этом нет ничего хорошего. Можно ошпариться, и такой случай у нас уже был. Но приходится соглашаться с тем, что есть. Мыться-то надо.
Плохо выстиранное бельишко девчонок развешено на верёвках, прямо тут, в умывальной комнате.
— Девчонки, заканчивайте плескаться!
— Всё, всё, Наталья Петровна.
Воспитатель седьмого класса, Татьяна Васильевна — та, что приносила мне тарелки с пловом, встречает меня на входе в мальчишескую половину.
— Наталья! Иди, посмотри! Новенький опять улёгся в одежде. Еле ботинки снял.
— Он, наверно, дома у себя не раздевался.
— Ты лучше спроси, был ли у него дом? — ответила Татьяна.
Этот новенький — тоже сирота, но сирота — недавний, только из распределителя.
— Как его зовут, забыла. Саша?
— Саша.
Новенький лежит на кровати, закрывшись с головой.
— Саша! Сашка, послушай…
Я села к нему на кровать и попыталась потянуть одеяло. Одеяло сначала не поддавалось, потом Сашка сам ослабил напор и чуть-чуть откинул угол одеяла от лица.
— Сашка! Ты бы хоть свитер снял… И брюки… Ты же в этих брюках завтра в школу пойдёшь. Помнёшь ведь.
Сашка молчит. Лицо — красное, насупленное.
— Ещё огрызается! Кричит на меня, что я его раздеваться заставляю! — воспитатель пытается помочь мне, но, пожалуй, только мешает.
— Вы идите, Татьяна Васильевна, укладывайте остальных. А я с Сашей посижу.
Некоторое время я молча сижу на кровати этого Сашки. Что заставляет тебя прятаться, большой мальчик? Страх, страх. Страх, опять страх…
Потом я делаю новую попытку.
— Саня, но ты же не можешь всегда быть в одежде. Её всё равно придётся снять, чтобы постирать.
Сашка молчит.
— Саша, ты пойми. Никто не придёт ночью, никто не будет тебя бить. И издеваться над тобой — не будет никто.
Лицо Сашки чуть-чуть оживает. Значит, всё правильно.
— Посмотри, кто в палате! Такие же ребята, как ты. Хорошие ребята. Учти, у нас не издеваются. Пусть только кто попробует, сразу из интерната вылетит. Вот, посмотри — вот Коля, он тут с первого класса учится, а уже — седьмой. Коля у нас — человек надёжный.
Это правда. Колька — надёжный человечек. Он тоже сирота, сирота официальный, и если можно так выразиться, благополучный. У него есть старенькая бабушка, которая его любит, и живёт здесь, в городе. Колька к ней ходит на выходные и на каникулах у неё живёт.
— Коль, ты бы помог Сашке, пока он не привыкнет…
— Да я ему тоже говорю, чтобы он не дурил, а он не верит, — отзывается Колька со своей кровати.
— Поверит, поверит. Саня, знаешь что? Давай, пока ты не привык, снимай сегодня только свитер и брюки, чтобы не помять. Рубашку оставляй. Ладно?
— Ладно… — с трудом произносит Сашка.
Он садится на кровати, снимает свитер. Лицо его покрывается густыми, красными пятнами.
Потом он снимает брюки и бросает их на тумбочку. Падает в кровать и опять укрывается с головой.
Я беру брюки, складываю, вешаю на спинку кровати.
— Ну, всё, мальчишки, пока. Спокойной ночи. Учтите, я никуда не спешу. Ещё два часа тут буду гулять. Так что, не шуметь!
— Спокойной ночи! — отвечают мне несколько голосов. Кажется, и Сашкин — тоже. Ничего, привыкнет. Привыкнет.
У нас хороший интернат. Насколько можем, мы им издеваться друг над другом не даём. Директор наша строго за этим следит. И воспитатели следят за такими случаями.
Да только трудное это дело. Жестокая среда. Всё равно — издеваются, бьют, насмехаются и плюются. И чего только не делают…
Но, не смотря на это, у нас — действительно хороший интернат. Бывает, дети из других интернатов (те, которых к нам переводят), рассказывают страшные вещи.
О том, как дети издеваются друг рад другом, и как старшие издеваются над младшими, и, в довершение всего, как воспитатели издеваются над детьми…
Над этим Сашкой издевались. Явно, издевались.
Страх… Страх у него, страх. Пока пройдёт… Да и пройдёт ли совсем.
Дай-то Бог. Мальчик неплохой, кажется. Пошёл на контакт.
Я прощаюсь с шестыми и седьмыми классами и поднимаюсь на третий этаж, к восьмым- девятым.
— Наталья, ты посмотри, что это за безобразие! — встречает меня воспитатель девятого, Екатерина Алексеевна.
Екатерина Алексеевна — женщина пенсионного возраста. У нас, вообще, большая часть воспитателей — пенсионного возраста. А кто молодой пойдёт, в наше время, на такую работу, да ещё с такой зарплатой!
Екатерина Алексеевна возмущена.
— Наталья, ты посмотри! Ни один бачок в туалете не смывает!