сына. А он нас в свою душу не пустил. Жаль… Жалко, и обидно…

— Мам, а почему он… так? Почему он нас в свою душу не пустил?

Да кто знает… Или потому, что там и нет ничего, в этой душе. Просто нет места для других людей. Или потому, что его душа крепко-накрепко закрыта. Всеми его дет домами, начиная с четырёх лет. И не пробиться нам через этот заслон. Наш дом для него просто был очередным местопребыванием, на очередные три месяца. Или…

— Что — или?

— А где это написано, что он должен был полюбить — именно нас?

Мы помолчали, и я сказала Ваське:

— Иди, Васька, спать. Утро вечера мудренее.

Васька ушёл, а я вышла на балкон и долго смотрела в темнеющее небо.

Видишь ли нас со своей высоты, Отец наш небесный? Видишь ли нас, как мы тыкаемся носом, словно слепые котята?

Не Ты ли ждёшь нас, сирот своих, чтобы мы полюбили Тебя и пришли к Тебе? Свободно, добровольно. К Тебе, рядовыми армии Твоей? Чтобы мы выполняли Твои Законы?

Прости нас, Господи, прости нас, сирот своих. Не отказывайся от нас, когда мы отказываемся от Тебя. И прими нас назад — уже не блудными детьми, не сиротами, а полноправными сыновьями и дочерьми.

Прости меня, Господи, грешную рабу Твою. Прости, Господи, раба Твоего Антона, ибо он не ведает, что творит. Прости его, за все годы тяжёлого его сиротства, за всех тех, кто издевался над ним, и за всех, кто обижал его… Прости его маленькое сердечко, прости…

Но Ты даёшь нам свободу, Господи! Ты, Всемогущий, даешь нам, Твоим неразумным сиротам — свободу. Ты отпускаешь нас в этот мир, и говоришь нам: «Вы свободны, свободны все, и свободою этой — все вы равны!»

Так что же мы плачем о том, что другой человек — тоже поступает свободно? Ведь Тоха — свободен, так же, как и я. И он выбирает свой путь — так, как выбирает он, а не кто-то другой. Нельзя насильно притащить человека к Богу, нельзя насильно навязать человеку добро. Нельзя заставить человека — полюбить! Свобода — выше насилия!

Не ты ли сама пыталась объяснить это детям, а вот теперь — сердце твоё рвётся. Так думай же, думай! Разве ты закрыла для него свой дом, и своё сердце? Нет. Ты хотела бы насильно задержать его в своём доме?

Нет.

Ты хотела бы, чтобы он, из-под палки, называл тебя матерью?

Нет.

Разве известно тебе, что готовит Бог для своего, и для твоего — блудного сына?

Нет.

Ты, сама, знаешь ли, всего Пушкина?

Нет.

Значит, так. Мы просто помогли мальчику, в трудное для него время. Мы сделали всё, что могли. А далее — он свободен! Свободен, как бы мы не полюбили его. Как бы мы не хотели, чтобы он поступил иначе.

Как бы не разрывалось, как бы не плакало по нему сердце…

Как плакал ты, отец, по блудному сыну своему…

Как плачешь Ты, Отец, по блудным детям Своим…

Ты свободен, Тоха, и далее ты — в руках Божьих, как и все мы. И я буду молиться за тебя, как за сына, покинувшего мой дом.

Глава 36

Жизнь продолжалась.

Я встречалась с Тохой в интернатском коридоре. Он останавливался и здоровался почтительно.

— Здравствуйте, Наталья Петровна! Как там Вася поживает?

— Хорошо, — отвечала я.

И далее каждый шёл по своим делам. Как-то Тоха пришёл вечером, в мою вечернюю смену. Напросился в «келью», и мы долго разговаривали с ним, на разные темы. Но я знала, зачем он пришёл, и какие из его вопросов являются главными.

— Я тебе говорила: когда что-то не получается — молись Богу, молись, проси ответа. Бог подскажет тебе, и ты сразу это почувствуешь.

— Да нет, Наталья Петровна. Бог меня не услышит.

— Почему это?

— А потому, что я столько раз врал. Вы даже представить себе не можете, сколько раз я врал.

— Ты много врал, это так. Но когда будет правда — её-то Бог услышит обязательно. Так что, не сомневайся. И вообще, если ты уже понимаешь, что много врал, и начинаешь Бога побаиваться — это и есть знак того, что Бог тебя слышит. Не каждый может сказать честно: «Прости меня, Господи, я столько раз врал». Иди, старайся не выпендриваться, и молись.

И Тоха ушёл. Не стал Тоха идеальным, но жалоб на него почти не было. По крайней мере, уже было ясно, что девятый класс он закончит, и закончит у нас. Здесь, в нашем интернате.

У меня же — забрали Надежду. Примерно так, как звучит эта фраза, я и чувствовала происходящее. Надежда Ивановна, моя незаменимая санитарка, получила повышение и стала завхозом. Кажется, я снова узнала обо всём последней — уже тогда, когда Надя уходила.

С одной стороны, я была за неё рада, так как работа санитарки действительно, была ниже её способностей и возможностей. Да и по деньгам лучше…

Но мы все знали, что это за должность такая — завхоз, при нашем директоре. И с Надей не раз мы это обсуждали. И вот теперь Надя сама согласилась на эту должность. Двусмысленно. Двулично, как мы говорили в детстве.

Мне же в медпункт определили техничку, тётю Веру. «Тётя» была не на много старше меня, и была женщиной простой, даже — простецкой. Она хорошо мыла полы, нормально кормила детей в изоляторе. Она даже могла намазать вшивых, и помыть им головы. Но она была подслеповата, и не видела гнид на волосах. То есть, проверять детей, вместе со мной, как это делала Наденька, она не могла. И ещё многого она не могла…

В начале года — всегда тяжело. Пока адаптируются новенькие, и просто войдут в колею «старенькие». Пока отследишь, кто есть кто. Пока выявишь, и обработаешь вшивых. Пока выяснишь, кто чем болен, и как. И пока составишь план профпрививок. Дети поступают из разных мест, и практически у всех график прививок нарушен, а у многих — и просто утерян. И всё это надо обработать и привести в надлежащий вид.

Этим я и занималась, помимо текучки. Но уже в середине первой четверти я снова вынуждена была прийти в столовую, чтобы проверять.

Жалоб от воспитателей поступало много. Но так же, как и в прошлом году — все боялись поднять головы, опасаясь директорского гнева.

Четвёртого ноября, уже перед осенними каникулами, я проверяла кухню, в очередной раз. Закладывала масло в макароны, на обед.

На кухне не было меню-раскладки и пришлось послать в бухгалтерию новую повариху, племянницу кладовщицы, девочку — ни то, ни сё. Бухгалтера на месте не оказалось, и повариха взяла у неё со стола меню — в двух экземплярах.

Обычно, на кухню шёл экземпляр, написанный под копирку, а второй, «чистый», оставался в бухгалтерии. Мало того, что повариха притащила оба экземпляра, она ещё поставила на «чистый» экземпляр жирное пятно. Внизу, там где стояли подписи: директора, бухгалтера, и моя. Я и расписалась,

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату