Серега вынул из сапога еще прадедовский нож, хорошей стали и заговоренный. Хотя для волхвования применялся особый, каменный нож. Но покажите того дурака, что будет дуб каменюкой пилить, лучше уж сразу грызть зубами. Не стоить слепо следовать заветам предков, когда своя голова на плечах.
…Страшный гром и ослепительная вспышка. Казалось, что небо обрушивается на голову со своей высоты. Все закачалось, под ногой что-то хрустнуло, и кузнец полетел вниз, запоздало жалея, что так высоко забрался.
«Почему же старые боги не приняли мои молитвы? — подумал кузнец, не открывая глаз. — Правда, и ругался я, сверзившись, почище учителя румийской грамматики. Не то что Перун — кикиморы в соседних болотах месяц икать будут».
От благочестивых раздумий Серегу отвлек незнакомый голос:
— Эй, куда я попал?
Волхв с трудом открыл один глаз, другой заплыл от удара об ветку. Или то была чья-то лопата? Рядом, на коленях, стоял странный рыжеусый парень с перекошенным на сторону лицом. Он-то откуда здесь взялся? И одет непонятно — рубашка даже срам не прикрывает. Вязаная, но в одну нитку, словно кольчуга у экономных франконцев. Красоты много, а толку… Не только саблю булгарскую не удержит, но и хороший комар ее насквозь прокусит. А порты синие, линялые, совсем смешные — швы наружу торчат, а причинное место вообще желтыми нитками выделено. Хвастается?
— Так где я все же? — опять пытает. Но речь вроде бы русская, и часто маму поминает, когда за бока хватается. — А ты тоже не местный?
— С дуба я рухнул, — пояснил Серега. — Вот с этого.
— Тогда понятно. И я с него. А чего тогда наверху не встретились?
— Так вниз же летели…
— Ага… А где мой дом?
— Какой?
— Ты чего, дурак? Говорю же — мой дом.
— Не было здесь никаких домов. Кто же так далеко от города селится в одиночку?
— Ничего не далеко, полтора километра всего… Постой, а микрорайон где?
— Странное название, в нашем княжестве сроду таких не бывало. Может, ты из Новградска?
— Нет, славельский я. Ой… какого такого княжества?
Долго еще любопытные сороки смотрели на двух парней, сидевших в тени священного дуба и оживленно о чем-то разговаривавших. То один, то другой собеседник порой вскакивал и размахивал руками, преимущественно покручивая пальцем у виска. Изредка оба прикладывались к большой ведерной фляге, непременному атрибуту всякого волхвования. Только ближе к полудню угомонились, поднялись и быстрым шагом пошли по тропинке в сторону Славеля.
Глава 1
Наутро Коля Шмелёв неторопливо мерил шагами высокую и светлую горницу. А что еще оставалось, если хозяин куда-то спозаранку пропал, а голова невыносимо трещит после вчерашнего культурного шока? Мягкий туранский ковер глушил звуки, а медвежьи шкуры на широких лавках приглашали прилечь, отдохнуть, забыть про новый мир со всеми его непонятностями. Но Николай не поддавался, продолжая наматывать круги, — так лучше размышлялось.
Да, хорошо заметно, что не бедствует мастер. Волхвованием в нынешнее время, кроме неприятностей, ничего не заработаешь, а кузница прокормит. Видно, не врал вчера в подпитии, что он — лучший кузнец на все окрестные княжества и старинными секретами владеет. Хвалился, что любой чужой клинок пополам перерубит своим мечом, а дамасские, те, как лучину, вдоль строгает. Вот и сундук под окошком стоит, наверняка Серега там лучшие произведения хранит. Заглянуть?
— Я только погляжу, — договаривался Коля с совестью. — Даже руками ничего трогать не буду.
Крышка, окованная толстыми железными полосами, открылась неожиданно легко. Видимо, часто пользуются, вот и петли хорошо смазаны. Из сундука, испуганно взвизгнув, выскочил рыжий мужичок маленького роста. Совсем маленького, чуть выше шмелёвского колена, и вопросительно глянул снизу вверх зелеными глазами с вертикальными, словно у кошки, зрачками.
— Кажется, с вечера должно остаться. Да, и все пройдет, — пробормотал Николай, отступая к столу и пытаясь нащупать за спиной посудину.
Но лекарство не подействовало — наваждение не пропало. Оно принюхалось, задвигало длинным носом и спросило тонким голосом:
— Романея?
— Не знаю, — честно ответил Шмелёв, не разбиравшийся в винах.
— Угостишь?
— Сгинь, нечисть! — перекрестился Коля, другой рукой нащупывая крестик на груди.
— Сам дурак, — обиделся мужичок. — Тимоха я, домовой здешний. Выпить дай?
— На. — Протянутый ковш с вином мелко-мелко дрожал. — Ты точно не нечисть?
— Не-а, — мифическое существо выдуло всю посудину единым махом и неторопливо, с занюхом, вытерло губы расшитым рукавом. — Чистый я, у меня половина родни — банники. А пошли, попаримся? Или к девкам? А то и совместить можно.
— Я бы не советовал, — раздался за спиной голос вернувшегося волхва. — Это врун, малолетний пьяница и к тому же не настоящий домовой. Так, стажер на полставки.
— И ничего не малолетний, мне в аккурат в этом годе двести стукнуло.
— Цыц! — прикрикнул Серега на домовенка. — Иди лучше по дому чем-нибудь займись. А еще раз пьяного на рабочем месте увижу — посажу в лапоть и отнесу в церковь. Ты меня знаешь.
Тимоха побледнел и вылетел из горницы. В буквальном смысле вылетел, не касаясь пола босыми когтистыми ногами.
Николай тоже решил повременить с лечением.
— А что, это действительно домовой?
— Действительнее не бывает. Их сейчас гоняют везде, вот у меня и прячутся. И все при деле — кто молотобойцем в кузне подрабатывает, кто вот по хозяйству. Волхву мыть полы невместно.
Через неделю вынужденного безделья, заключавшегося в штудировании толстенных фолиантов из того самого сундука, Шмелёв окончательно озверел и попросил листок бумаги и карандаш. Домовые в доме есть, так вдруг и карандаш где завалялся?
— Зачем? — удивился кузнец. — Лучше запоминай, что я тебе читаю. И сам учись.
— Буквы непривычно написаны. Да и скучно. Вот скажи, на фиг мне знать родословную твоего князя до двенадцатого колена?
— Знание — сила!
— Я вчера того солдатика не знанием, а кулаком утихомиривал, — хмыкнул Николай, потирая ободранные костяшки.
— Не солдатика, а отрока княжьего, неуч, — укорил Серега. — Почто его свиньей обозвал?
— А нельзя было?
— Нельзя! — сурово отрезал волхв. — Собакой — еще куда ни шло. А лучше псом. Свиньей — не по чину, так только купца какого…
— Какие все нежные!
— Какие есть! Пока твердо все не заучишь — на улицу не пущу.
— Ладно, не больно-то и хотелось, — согласился Шмелёв. — Но бумагу-то дай.
— Бумаги у меня нет, ее из страны Син за большие деньги привозят. Могу предложить египетский папирус тьмутараканской выделки и гусиные перья местного производства. Пойдет?
— Давай, что уж с тобой поделать, — Коля подгреб к себе брошенный на стол свиток. — Вот посмотри, какая у меня идея появилась.
