Серега внимательно следил за причудливым танцем пера и громадными кляксами, сие действо сопровождавшими.
— А, по-моему, это хрень, — заявил он после некоторого раздумья. — Конструкция сия работать не будет.
— Пушка ему не понравилась, — проворчал оскорбленный в лучших чувствах Николай. — У тебя среди золотарей связей нет?
— Так вот ты ее чем заряжать собрался! — восхитился волхв. — Хорошо придумано. Лезет, значит, злой половец на стену, а тут прямо в рожу благовония летят. Какой уж тут приступ…
— Ты лаптем не прикидывайся, мне селитра нужна. Знаешь, что это такое?
— Знаю, мне положено быть мудрым. И даже знаю, для чего нужна. Ты, Коля, не огорчайся, но первые огнестрелы у нас еще мой прадед лет сто назад испытывал.
— И чего?
— И ничего. Пыхтит, воняет и плюется на двадцать шагов. Срамота, одним словом. У меня в кузне до сих пор три штуки валяются. Все никак руки не дойдут на переплавку пустить.
— Подари, а?
— Зачем тебе?
— Сделаю порох, стрелять будем.
— Так у прадеда не получилось.
— Ну и что? Он экспериментатор, а у меня послезнание.
Серега пожал плечами:
— Как хочешь…
…Город тем временем жил своей собственной жизнью, не обращая внимания на странного пришельца из другого мира. Все так же весело шумел торг на широкой площади под кремлевскими стенами, так же горланили на десятках языков заморские купцы, прекрасно понимая друг друга без переводчиков. Вот в тихом закоулочке спокойно и беззлобно били ногами пойманного вора, а городская стража дожидалась, когда избитого жулика можно будет забрать и бросить в поруб.
Над Славелем плыл колокольный перезвон множества церквей, созывая народ к вечерне. И никто даже представить не мог, что в кузне на берегу Шолокши творится История. Именно так — История с большой буквы.
Благолепие нарушал лишь легкий матерок волхва-кузнеца:
— Одни убытки от тебя, — ворчал он, чихая от растираемого в порошок древесного угля. — Деньги все на приправы твои чертовы ушли. По улице только ночью пройти можно, копоть уже не смывается. Перед людьми совестно.
— А не перед девками? Завтра баню топи, медведь, а не то блохи заедят. Готово? Перемешивай.
— Да перемешиваю, будь оно неладно. А блох у нас нет, чай, не в Европе живем.
В громадном чане варилось и выпаривалось до нужной кондиции отвратительное даже на вид месиво. На запах оно было еще гаже — селитру так и пришлось добывать у золотарей. В кустах сирени послышалось тихое шевеление и громкое сопение. Следом показалась конопатая физиономия домового- стажера.
— А я вам ужин принес. Не прогоните? — Из объемистого мешка одуряюще пахло жареным мясом и что-то заманчиво булькало.
— Чего уж там, проходи, — Николай попытался придать себе сердитый облик. Но было заметно, что забота домового его тронула. — Можно и перекусить после трудов праведных.
— Точно праведные, — фыркнул Серега в бороду. — Серой навоняли так, что любой дьявольские козни за версту почует. Но покушать можно.
У Тимохи были свои, довольно своеобразные представления о том, как полагается слегка перекусывать. Он сноровисто раскинул на траве белоснежную скатерть и ловкими движениями заправского фокусника начал доставать еду из мешка. Первым на свет появился здоровенный жбан с хмельным медом, вкус которого Коля уже успел оценить достаточно высоко. Почетный караул при нем составили три серебряные фляжки.
— Тридцатилетнее, из погребов самого Папы Римско-Авиньонского.
— Точно не греческое?
— Фуфла не держим!
Далее на скатерть был установлен деревянный поднос с жареным поросенком. В прошлой жизни Николай мог бы недели две им одним питаться. Но в чужой монастырь со своим самоваром не ездят, и потому перебирать харчами не приходилось. А кушанья все прибывали и прибывали.
— У тебя что, мешок безразмерный?
— Нет, — ответил Тимофей. — Обычный — самобраный.
— Какой? — переспросил Коля.
— Да самобраный. Дает все что попросишь, а если не съешь, так браниться начинает. Материться умеет на двунадесяти языках живых, а также в латыни изряден гораздо и арамейском.
— Ладно, убирай своего матерщинника.
— Сам дурак! — буркнул мешок, но сразу же заткнулся. Причем самым буквальным образом — сами собой завязались бантиком тесемки, и уменьшившийся в размерах кормилец запрыгнул к домовому в карман. Через некоторое время сонный голос произнес: — Догоняться вздумаете — будите, мигом организую.
— С понятием товарищ, — одобрил Николай. И вздохнул с ностальгией: — Картошечки бы жареной сейчас.
— Могу, — откликнулся самобраный друг. — Подумаешь, обычное заморское кушанье. Тебе в комплекте или как?
Коля немного подумал и махнул рукой:
— Давай в комплекте.
И не прогадал. В комплект входили громадная сковорода с требуемым продуктом, а также тонко порезанное розовое сало, мелкие, с детский мизинец, соленые огурчики, соленая же селедочка, обложенная кольцами лука и политая подсолнечным маслом, истекающая жиром семга, рыжики величиной не больше пуговицы, квашеная капуста с яблоками и брусникой, и венчала коллекцию литровая бутылка «Смирновской» со льда.
— Мешочек, — неожиданно севшим голосом позвал Шмелёв, — ты где водку взял?
— Не твое дело! — последовал вежливый ответ. — Комплексный обед.
— А может, там пара автоматов Калашникова завалялась?
— Нет, я только по пропитанию работаю. Узкая специализация.
На нет, как говорится, и суда нет. Коля с дрожью в руках хрустнул пробкой и разлил божественную жидкость по чарочкам. Серега настороженно принюхался к незнакомому продукту, резко выдохнул и профессионально выпил, занюхав рукавом.
— А ничего, хорошо пошла. Как наше сгущенное вино, только помягче будет.
— Разбавляют, наверное, — поддакнул Тимоха, но протянул емкость за второй порцией.
А после третьей в мудрую голову волхва пришло озарение:
— Слушай, Николай свет Васильевич, а чего нам самим-то дерьмо выпаривать, которое ты порохом именуешь? Мешок, а мешок, сможешь порох достать? Много?
— А его едят? — донеслось из кармана.
— Еще как едят. Тимоха, подтверди.
— Что, опять новые снадобья на мне испытывать?
— Надо, Тимофей, надо. А я тебе потом сапоги новые куплю.
— Со скрипом?
— Ага, и с серебряными подковами.
— Тогда ладно, — согласился домовой и вопросительно взглянул на Николая: — А какой просить-то? Который вкуснее?
— Пробовать нужно, — Коля пожал плечами. — Давай начнем с охотничьего, с бездымного.
Новое утро принесло новые заботы, правда, волхв предпочел от них самоустраниться. Он с удобством
