перекрывая раскаты смеха, что вызывало новый смех. Этому, казалось, не будет конца…
Кто-то из артистов попробовал спасти спектакль и потребовал увести возмутителя спокойствия из зала. Няня не согласилась. «Ребёнок отца увидал, — сказала она, — что вам, жалко, что ли?!» После этой фразы стихавший было смех зазвучал с новой силой, и спектакль был сорван окончательно. Занавес опустился, и зрители начали расходиться.
Анна Сергеевна прожила в семье до последних своих дней. Умерла она в 1955 году. Никогда не жаловалась на здоровье, но вдруг заболела и быстро ушла из жизни… Её кончину переживали все трое, но особенно сильно Андрей, всё своё детство проведший под ласковой опекой Аннушки.
Тот поход в театр запомнился и Андрюше, и родителям. Мальчик, очень довольный произведенным впечатлением, просился в театр, а менее довольные родители всячески отнекивались, отодвигая новое посещение театра в далёкое будущее.
Мечта Андрюши сбылась нескоро — через три года. В детском восприятии это целая вечность. Летом 1946 года мальчик побывал на представлении с участием своих родителей, дававшемся в летнем театре Центрального дома Советской Армии.
«В один из тёплых вечеров мы взяли с собой шестилетнего Андрюшу, — вспоминала Мария Владимировна. — Он стоял за кулисами и внимательно слушал родителей. Вдруг в середине номера раздаётся дружный смех, которого мы в тот момент совершенно не ждали. Менакер даже осмотрел свой костюм, все ли в порядке по линии туалета? Мне почему-то приходит в голову мысль, что по сцене пробежала кошка — у зрителей это всегда вызывает неописуемый восторг. Поворачиваю голову и вижу стоящего посередине сцены Андрюшу с открытым ртом. Он так увлёкся творчеством родителей, что захотел разглядеть их поближе и вышел на сцену. Это был первый выход Андрея Миронова на эстраду».
Актёр Зиновий Гердт, друживший с Мироновой и Менакером, вспоминал об Андрее так: «Это был мальчик с толстенькими ножками, он ходил всегда в шортах. Мы все его любили, я бы сказал, такой отсвеченной любовью, потому что любили его маму и папу — Машу и Сашу, замечательных эстрадных актёров. Профессией родителей был определён и круг друзей дома — актёров, драматургов, авторов, работавших в так называемых „малых формах'. И вот однажды, где-то в 50-х годах, мы встречали у Мироновых Новый год. Жили они тогда на Петровке, квартира была маленькая, но очень изящная. Прекрасный был вечер, прекрасные были гости… Когда все разошлись… я, наоборот, договорился, что загляну поближе к обеду, поскольку жил близко — снимал комнату в Столешниковом переулке. Кроме того, я обожаю приходить, как говорят, „на чёрствые именины' — когда можно спокойно доесть то вкусное, что осталось от вчерашнего дня. И вот я пришёл часам к четырём и неожиданно оказался единственным зрителем перед единственным актёром. Мальчик Андрюша, совершенно не стесняясь, показал мне, изобразил всех гостей. Всех и меня самого. Было страшно похоже. Но это была не имитация. Я знаю многих пародистов, которые клинически — голосами, манерой, всем — напоминали своих персонажей. Напоминали. А Андрей совершенно свободно существовал в чужой шкуре: он разговаривал на любые темы, но от имени данного лица. Я был в изумлении. Что-то в этом мальчике было от Андроникова. Потом я понял, что именно: Андрюша Миронов не просто имитировал друзей и знакомых, а от их имени жил, их мыслями мыслил и чувствами чувствовал.
И я понял — это будет актёр».
Правильно понял.
Глава 3.
1948 год. Страна на подъёме. Залечиваются нанесённые войной раны, недавно отменили карточную систему, жизнь день ото дня становится лучше, правда не все так веселы, как утверждают в Кремле, но тем не менее… Кстати, в этом же году началась пресловутая «борьба с космополитизмом», проще говоря — государственная антисемитская кампания. Именно она послужила причиной превращения Андрея из Менакера в Миронова. Боясь осложнений, родители сменили еврейскую фамилию сына на исконно русскую, не вызывающую ни подозрений, ни опасений.
Мария Владимировна искренне верила, что её сын — самый одарённый и самый талантливый ребёнок на свете. Это закономерно — мать есть мать, и свой ребёнок, каким бы он ни был на самом деле, для неё всегда лучше других. Интересно то, что родители поначалу не разглядели в Андрее ни актёрского, ни музыкального таланта. В своих мечтах они видели сына дипломатом и надеялись, что он поступит в институт международных отношений.
«У нас дома стоял рояль „Блютнер', — вспоминал Андрей, — но до четырёх лет я был убеждён, что это фамилия рояля. Дело в том, что к нам часто приходил композитор Матвей Исаакович Блантер. Я был уверен, что Блантер, Блютнер — это одна и та же фамилия. Вообще, мои родители очень музыкальные люди, и они мечтали, чтобы я стал пианистом. Ещё буквально в грудном возрасте меня подносили к инструменту, я бил по клавишам и уже тогда произносил фамилию великого композитора: «Бах. бах, бах». Ну и родители сочли это достаточным основанием, чтобы пригласить ко мне учителя музыки. Это был очень пожилой человек с печальными глазами. Он сыграл мне что — то и по — просил меня повторить. Как мог, я повторил. Глаза его стали ещё печальнее. Он сказал: „К сожалению, у этого мальчика нет слуха'. Тогда вмешалась бабушка, она была очень энергичная женщина, и сказала: „Я не понимаю, а зачем мальчику слух, он же будет играть, а не слушать. И потом, его отец великолепно играет на рояле, разве это не передаётся по наследству?' А музыкант был такой интеллигентный человек, он сказал: „Не волнуйтесь, мадам, рояль передаётся'. И ушел навсегда… Леонид Осипович Утёсов, послушав моё бренчание, сказал: „Андрюша, детка, никого не слушай, играй каждый день по два часа, доставь радость папе и маме'. Вот тогда, извините, взмолился отец: „Леонид Осипович, а в чём радость?!' Утёсов ответил: „Сашенька, радость — это когда он замолкнет'».
Быть дипломатом престижно, но тогда, в стране, жившей за железным занавесом, возможность регулярного пересечения этого самого занавеса (а стало быть, и возможность обеспечивать себя и свою семью разнообразными заграничными товарами) ценилась неимоверно. Дипломаты, пусть даже и самые
