камнем моего существования. Напрасно Вы предполагаете, что я могу найти что-нибудь странное в тех ласках, которые Вы мне высказываете в письме Вашем. Принимая их от Вас, я только смущаюсь одной мыслью. Мне всегда при этом кажется, что я мало достоин их…»
Письма становятся длиннее и пишутся чаще.
Если раньше он порой не мог придумать, о чем написать Надежде Филаретовне, то сейчас ничего придумывать не надо — успеть бы обсудить все поднятые в переписке темы!
Конечно же, их письменный разговор не может не коснуться любви.
«Петр Ильич, любили ли Вы когда-нибудь? — спросит баронесса фон Мекк. — Мне кажется, что нет. Вы слишком любите музыку для того, чтобы могли полюбить женщину. Я знаю один эпизод любви из Вашей жизни (Дези- ре Арто), но я нахожу, что любовь так называемая платоническая (хотя Платон вовсе не так любил) есть только полулюбовь, любовь воображения, а не сердца, не то чувство, которое входит в плоть и кровь человека, без которого он жить не может».
Дезире Арто… Певица, ученица знаменитой французской певицы Полины Виардо.» Они познакомились в мае 1868 года в Москве, куда Дезире Арто приезжала на гастроли.
Они сдружились.
Они собирались пожениться. Вопреки тому, что все, с обеих сторон, старались отговорить их от этого шага.
«Во-первых, ее мать противиться этому браку, находя, что я слишком молод для дочери, и, по всей вероятности, боясь, что я заставлю ее жить в России. Во-вторых, мои друзья и в особенности Рубинштейн употребляют самые энергические методы, дабы я не исполнил предполагаемый план женитьбы. Они говорят, что, сделавшись мужем знаменитой певицы, я буду играть весьма жалкую роль мужа моей жены», — писал Петр Ильич отцу в Рождество. Отец тоже не одобрял его намерений.
Виновницей разрыва стала Арто, которая вдруг вышла замуж за певца из своей труппы. Чайковский стойко перенес удар, он даже продолжал бывать на выступлениях Арто, но, по свидетельству очевидцев, не мог смотреть на нее без слез.
Вспомнив былое, Петр Ильич ответит баронессе: «Вы спрашиваете, друг мой, знакома ли мне любовь не платоническая. И да и нет. Если вопрос этот поставить несколько иначе, т. е. спросить, испытал ли я полноту счастья в любви, то отвечу: нет, нет и нет!!! Впрочем, я думаю, что и в музыке моей имеется ответ на вопрос этот. Если же Вы спросите меня, понимаю ли я все могущество, всю неизмеримую силу этого чувства, то отвечу: да, да и дай опять так скажу, что я с любовью пытался неоднократно выразить музыкой мучительность и вместе блаженство любви. Удалось ли мне это, не знаю или, лучше сказать, предоставляю судить другим. Я совершенно не согласен с Вами, что музыка не может передать всеобъемлющих свойств чувства любви. Я думаю совсем наоборот, что только одна музыка и может это сделать».
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ «ВЕНЕЦИЯ»
—
По весу это больше похоже на бандероль, нежели на письмо, — сказал Петр Ильич брату, обнаружив на подносе с почтой очередное письмо от Антонины Ивановны.
Письмо было на целых шестнадцать страниц. Читать его не хотелось. Он пробежал глазами первые строки, заглянул в конец и понял, что ничего нового Антонина Ивановна не написала. Обычный ее бред, перемежаемый намеками на то, что назначенного им сторублевого содержания ей недостаточно. Как же ему надоели эти упреки, оправдания, самоуничижения, признания в любви и все такое прочее.
—
Работала, голубушка, за сорок пять рублей в месяц, — вслух сказал он, — а теперь тебе ста рублей мало? Да еще и без трудов? Нет уж, вначале дай развод.
—
Она тебе его никогда не даст! — Анатолий всегда говорил то, что думал.
—
Почему?
—
Весь смысл ее жизни в страдании. Показном, истеричном, вычурном! — Анатолий отпил кофе и продолжил: — Отними у нее эту возможность, и она зачахнет, утратит жизненную искру. Как же она может дать тебе развод? Не надейся, Петр.
Братья завтракали на террасе отеля, почти у самой воды. Ноябрь в Венеции все равно что август в России — тепло и солнечно.
—
Попутал же бес! — Петр Ильич с досады даже пристукнул кулаком по столу.
Возле стола тут же возник официант.
—
Благодарю, нам ничего не нужно, — отпустил официанта Анатолий. — Не сетуй на судьбу, Петр. Зато ты получил полезный опыт.
—
Чем же он полезен? — ехидно осведомился Петр Ильич.
—
Хотя бы тем, что ты больше не захочешь жениться.
—
Я и не смогу это сделать — ты же только что сам сказал, что она никогда не даст мне развода.
—
Ну и ладно. Зато тебе не нужно продолжать поиски невесты, свататься и так далее… Работай себе и в ус не дуй. Верно же говорят: «Снявши голову, по волосам не плачут». Кстати — как продвигается работа?
—
Хорошо — закончил инструментовку первой картины второго действия «Онегина». Осталось немного — вписать голоса, расставить знаки…
После завтрака братья направились на осмотр очередных достопримечательностей. В лодке глазели по сторонам и продолжали беседу.
—
Венеция — очаровательный город, — поделился мнением Петр Ильич.
—
Да, красивый город, — согласился брат.
—
Не в красоте дело, — возразил Петр Ильич. — Более всего мне нравится здешняя тишина, отсутствие городской кутерьмы.
—
Особенно на площади Святого Марка в послеобеденное время, — подпустил шпильку Анатолий.
Действительно, площадь Святого Марка была многолюдной в любое время.
—
Так то — площадь Святого Марка, Толя, — мягко заметил Чайковский. — А я имею в виду город в целом. Ты не представляешь, как приятно мне наше неспешное ежедневное брожение вдоль каналов. Согласись, что Венеция… умиротворяет. Именно — умиротворяет. И думается покойно.
—
О чем ты сейчас думаешь? — сразу же забеспокоился Анатолий Ильич. — Разве ты забыл, что врачи запретили тебе…
—
Но они не могут запретить мне жить и строить планы на будущее, не так ли. Я думаю о том, куда мне отправиться после твоего отъезда?
—
И каковы варианты? — Анатолий облегченно вздохнул.
—
Скорее всего, уеду обратно в Кларенс. Но прежде провожу тебя до Вены, тем более что через неделю туда прибудет Алексей.
Анатолий Ильич внимательно посмотрел на брата.
—
Скажи-ка мне, Петя, только честно — я могу спокойно оставить тебя?
—
Конечно, не волнуйся. Во-первых, со мной будет Алексей, а во-вторых — я чувствую себя превосходно!
Вы читаете Петр Чайковский. Бумажная любовь
