того не желая, подала ему превосходную мысль!
Громкий смех барина разбудил чутко спящего Алексея. Он вскочил, зажег свечу и, держа ее в левой руке, не одеваясь, в том, как был, поспешил к нему, шлепая по полу босыми ногами. Вбежал и увидел Петра Ильича, сотрясающегося от смеха лежа на диване. Услышав Алексея, он привстал и произнес:
— Что с вами? — ужаснулся Алексей. — Вам нездоровится?
— Мне не может нездоровиться, друг мой! — садясь, ответил Петр Ильич. — Зажги свечей побольше, принеси коньяку, чаю и ложись спать! Мечта моя близка к воплощению! Кстати, ты Пушкина любишь?
— Как же не любить, — отвечал Алексей. — Люблю. Пушкина все любят!
— Это вселяет надежду.
Алексей уже успел привыкнуть к тому, что Петр Ильич порой любил выражаться загадочно.
ГЛАВА ПЯТАЯ «УДАЧА»
«В презренном металле я действительно очень нуждаюсь. Долго было бы Вам рассказывать, как и почему человек, зарабатывающий средства, вполне достаточные для более чем безбедного существования, запутался в долгах до того, что они по временам совершенно отравляют его жизнь и парализуют рвение к работе. Именно теперь, когда нужно скоро уехать и перед отъездом обеспечить себе возможность возвращения, я попал в очень неприятное скопление денежных затруднений, из которого без посторонней помощи выйти не могу.
Эту помощь я теперь решился искать у Вас. Вы — единственный человек в мире, у которого мне не совестно просить денег. Во-первых, Вы очень добры и щедры; во-вторых, Вы богаты. Мне бы хотелось все мои долги соединить в руках одного великодушного кредитора и посредством его высвободиться из лап ростовщиков. Если бы Вы согласились дать мне заимообразно сумму, которая раз навсегда освободила бы меня от них, я бы был безгранично благодарен Вам за эту неоценимую услугу. Дело в том, что сумма моих долгов очень велика: она составляет что-то вроде трех тысяч рублей. Эту сумму я бы уплатил Вам тремя различными путями: 1) исполнением различного рода работ, как, например, аранжементов, подобных тем, которые я для Вас уже делал: 2) предоставлением Вам поспектакльной платы, которую я получаю с дирекции за мои оперы, и 3) ежемесячной присылкой части моего жалованья».
А теперь о приятном: «я, во-первых, поглощен симфонией, которую начал писать еще зимой и которую мне очень хочется посвятить Вам, так как, мне кажется, Вы найдете в ней отголоски Ваших сокровенных чувств и мыслей».
Кажется, неплохо получилось, но все же может быть воспринято как назойливость или, пуще того — как наглость.
Можно сказать, что для нее три тысячи сущий пустяк (так оно и есть), но для людей, сделавших состояние собственноручно, деньги пустяком быть не могут. Легкомысленное отношение к презренному металлу свойственно тем, у кого за душой — только одни лишь долги, ибо именно оно, легкомыслие, к долгам и приводит…
Хорошо бы обосновать свою просьбу, подкрепить ее веским доводом, чтобы, не дай бог, не утратить ее уважения. Как бы объяснить ей то, что все эти постоянные расчеты только мешают… Впрочем, так и надо написать, только сначала предупредить возможный упрек в отсутствии такта: «Мне бы очень было тяжело, если бы моя просьба показалась Вам неделикатною. Я решился на нее всего более оттого, что она раз навсегда исключила бы из наших сношений с Вами элемент денежный, весьма щекотливый, когда ему приходится всплывать так часто, как это до сих пор было. Мне кажется, что наши сношения с Вами сделаются теперь, во всяком случае, более искренними и простыми. Переписка, которая всякий раз влечет за собой, с одной стороны, уплату, а с другой — получение денег, не может быть безусловно искренна».
И напоследок. — «Я почему-то уверен, что, как бы Вы ни приняли это письмо, оно не может изменить Вашего мнения о моей честности. В случае, если б, паче чаяния, оно не понравилось Вам, прошу извинить меня. Я очень нервен и раздражен все эти дни, и весьма может статься, что завтра я буду раскаиваться в своем поступке».
Довольно, на этом пора заканчивать. Лишние слова только все испортят.
Утром он раздумал было отправлять письмо, но к вечеру все же решился. О колебаниях известил Надежду Филаретовну отдельно, в следующем письме, и…
Он получил все, чего желал. Даже с избытком.
«Благодарю Вас искренно, от всего сердца, многоуважаемый Петр Ильич, за то доверие и дружбу, которые Вы оказали мне Вашим обращением в настоящем случае, — писала Надежда Филаретовна. — В особенности я очень ценю то, что Вы сделали это прямо ко мне, непосредственно, и прошу Вас искренно всегда обращаться ко мне как к близкому Вам другу, который Вас любит искренно и глубоко. Что касается средств возвращения, то прошу Вас, Петр Ильич, не думать об этом и не заботиться, — я сама их найду.
Вы ничего не ответили мне на мою просьбу позволить мне писать Вам всегда, когда мне захочется получить от Вас письмо, т. е. вести с Вами переписку по внутреннему желанию, а не по делу только. Для набожных людей нужны апостолы, проповедники религии, большею частью искаженной. Для меня нужны Вы, чистый проповедник моего любимого, высокого искусства».
От радости проповедник высокого искусства даже прослезился. Она не отвергла его, она поняла его, она поможет ему! О, милая Надежда Филаретовна! О, ангел, ниспосланный ему свыше в награду за все перенесенные страдания!
«Что касается посвящения мне Вашей симфонии, то я могу сказать Вам, что Вы также единственный человек, от которого мне было бы это приятно и дорого».
Единственный! И она тоже единственная. Чуткая, все понимающая и преисполненная доброты. Она так непохожа на прочих женщин… Она — идеал!
Что ж — теперь можно вздохнуть посвободнее. Кредиторы перестанут докучать, жизнь станет приятной, какой она и должна быть. Можно спокойно ехать в деревню к Шиловскому, очень милому человеку, живущему со своей не менее милой супругой и семейством в своем имении Глебово близ Нового Иерусалима.
Константин Степанович Шиловский писал по его просьбе либретто для оперы «Евгений Онегин». Он настойчиво звал Чайковского погостить у них летом, обещая, как и всегда, представить в его распоряжение отдельный флигель и фортепиано. Чайковский любил гостить у Шиловских, ему там было хорошо…
Радость, переполнявшая Петра Ильича, требовала выхода. Вдруг захотелось сделать кому-нибудь нечто приятное. Просто так, беспричинно и безвозмездно. Почему-то тут же всплыла в памяти Милюкова, да не просто всплыла, а стала вдруг казаться похожей на Татьяну Ларину… Чайковский уже забыл, что не собирался продолжать знакомство с Антониной Ивановной, забыл, что совсем недавно видел Татьяну Ларину полной противоположностью Милюковой, и даже собирался оперой своей дать Антонине Ивановне
