обозначающее то, чем он занимался. Здесь нечего стесняться.
– Ты никогда не обращала на него внимания! Когда он начинал говорить, ты просто отворачивалась. Думаешь, он не замечал?
– Твой отец любил выражаться иносказательно. Уверяю тебя, когда он говорил о серьезных вещах, я внимательно к этому относилась. Я слушала его.
– Ты имеешь в виду о том, что важно для тебя, а не для него. Но ничего, что интересовало его, не имело для тебя значения! Неудивительно, что папа убил себя! День за днем ты заставляла его чувствовать себя все более бесполезным, нудным и глупым!
Кэрол медленно наклонила голову, слезы текли по лицу и капали с подбородка на ладони – похоже на протечку, которую, как знает каждый мастер, порой очень сложно устранить.
– Солнышко, – произнесла она, наконец подняв взгляд на Флику. – Ты не единственная, кто потерял отца. Не тебе одной плохо. У тебя тяжелое заболевание, но это не означает, что ты не можешь говорить то, что считаешь нужным, – когда это никому не может помочь, это очень ранит. Прости меня, что у тебя СВД. Однако ты должна быть милосердной.
Это было то суровое воспитание, которого Флика была так долго лишена из-за постоянного страха перед реанимацией.
Воспользовавшись молчанием матери, Флика зарыдала, однако ни одна слезинка не вытекла из ее глаз. Они не плакали, но выражали всю внутреннюю боль.
– Это не твоя, а моя вина, – бормотала девочка в перерывах между всхлипываниями. – Это я, вокруг которой все крутились, говорила, что не стоит так себя вести. Это я твердила, что в жизни нет ничего хорошего. Думаю, это я его убедила. Он от меня заразился этой идеей.
Кэрол подошла и взяла дочь за руку:
– Тихо, милая. У нас у всех бывают подобные мысли. Ты не сама все придумала. Я скажу тебе больше: знаешь, какова одна из основных причин его ухода от нас? Папа очень боялся, что с тобой что-то случится и он не перенесет этого, солнышко. Он не мог представить себе жизнь без тебя. Он так любил тебя, милая, ты даже представить себе не можешь, и это было его слабостью. Если люди совершают какие-то поступки из-за любви, они должны быть вдвойне прощены. Он не мог видеть, что ты все хуже себя чувствуешь или даже еще хуже, чем просто хуже. Он решил уйти первым.
Следующим воскресным утром Шеп бросил несколько пледов на заднее сиденье машины. Поручив Глинис заботам Кэрол, он отправился в Берлин.
Он боялся натолкнуться на сопротивление. Не в его привычке было говорить отцу, как поступить, а пожилые люди не склонны к переменам. Устремившись на север, Шеп убеждал себя, что дом престарелых – не тюрьма. Вырвать собственного отца из их лап – не является нарушением закона. Однако это, безусловно, своего рода нарушение правил и потребует оформления множества документов, объясняющих отсутствие одного из подопечных. Надо сказать, чем в большей степени он нарушал установленные правила, тем большее удовольствие испытывал.
Администратору он сказал, что хотел бы забрать отца «на экскурсию». Она недовольно нахмурилась:
– Он так слаб. Да и погода отвратительная. Похоже, пошел снег.
– Не волнуйтесь, – заверил ее Шеп. – Там, куда я отвезу отца, очень и очень тепло.
Его преподобие дремал. Шеп пришел к выводу, что худоба отца очень кстати, его будет легче нести.
– Эй, папа, проснись, – прошептал он, нагнувшись к самому его уху.
Глаза мгновенно открылись и удивленно распахнулись еще шире, крепкие еще руки с неожиданной силой обхватили плечи сына, так же точно всего несколько дней назад Шеп поражался хватке Глинис.
– Шепард! – проскрипел старик. – А я уж боялся, что никогда тебя не увижу.
Шеп осторожно высвободился из его цепких объятий.
– Ш-ш-ш, слушай меня внимательно. Все должно выглядеть естественно. Персоналу я объяснил, что хочу забрать тебя на прогулку, ясно? Но прошу тебя, хорошо подумай, надо ли тебе что-то взять с собой? Дело в том, что я собираюсь в некотором смысле тебя похитить.
– Ты хочешь сказать – мы сюда не вернемся?
– Да. Тебя это смущает?
– Смущает? – Гэб вновь крепко обнял сына. – Видимо, Бог все-таки есть!
Шеп быстро собрал кое-какую одежду и выгреб пузырьки лекарств из тумбочки, сообщив попутно, что «прежде всего» они заедут в Элмсфорд.
Гэбриэль сел на кровати, свесив длинные тощие ноги.
– А как же Глинис? Ты хочешь, чтобы твой родной отец стал для нее воплощением одной из Десяти казней египетских? Ты же сам говорил, что мне запрещено приближаться к невестке. Ты предупреждал меня, что он способен ее убить.
– Си-дифф? Если говорить библейским языком, Глинис уже ближе нас всех к событиям, описанным в Откровении Иоанна Богослова. Ее дни сочтены, папа. Еще один источник инфекции не многим омрачит ее жизнь.
– Ты уверен?
– Я никогда раньше об этом не думал. Ты много раз сталкивался с этим в бытность священником. Ты можешь нам помочь. Мне необходим твой совет.
– Совет? Какой? Шеп тяжело выдохнул:
– Как облегчить моей жене муки смерти.
По дороге в Нью-Йорк Шеп рассказал отцу, что они уезжают в Африку, отец отреагировал неожиданно по-деловому – он сообщил со свойственной Накерам практичностью, что, к сожалению, срок действия его паспорта истек. (Шеп объяснил, что есть одна фирма, способная уладить этот вопрос за день, естественно за определенное вознаграждение, и когда отец спросил: «Сколько?» – с улыбкой ответил, что ему все равно.) Вероятно, лето, проведенное в Кении, сделало Черный континент в глазах отца вполне привлекательным местом. И еще его совершенно не волновало, каким способом можно вырваться из «Твилайт Гленс». Возможность обучаться хоровому пению он явно не считал большой удачей.
Шеп задумался, стоит ли прощаться с Берил. Когда он предложил перевести отца в государственную лечебницу в нескольких милях от города, она пришла в ярость; если же она узнает, что он собрался отвезти его в Африку, с сестрой и вовсе случится удар. Кроме того, она никогда не скрывала скептического отношения к идее Последующей жизни. Теперь она сможет избежать угрожающих счетов за дом престарелых, разъедающих семейный бюджет подобно ржавчине, и в то же время сохранить дом. Если это и можно считать весьма щедрым вознаграждением за более чем пренебрежительное отношение, то Шепу владение домом его детства представлялось скорее наказанием, чем благом.
Они несколько раз останавливались в пути. Шепу приходилось почти на руках относить отца в мужскую комнату на заправке, благо после схожего и достаточно продолжительного периода в жизни жены он стал виртуозом в таких вещах. Он оставлял отца наедине со своими проблемами и закрывал дверь кабинки, иначе Гэб непрерывно ворчал бы, что и тут не может побыть один. Отец немного преувеличивал свои способности справляться со всеми процедурами самому, а уж вопрос о том, чтобы нагнуться и натянуть пижамные штаны, однозначно требовал постороннего вмешательства. На Востоке считалось высшей степенью унижения увидеть гениталии отца, однако для Шепа это было просто обычной реальностью. У них обоих есть пенисы. Что же в этом такого!
Разумеется, на последнем отрезке пути через Северный Коннектикут большинство мест, где можно поужинать, было уже закрыто. Зловонный резкий запах заполнил все пространство в машине, и отец заплакал.
– Папа, – сказал Шеп, – я много месяцев был по локоть в дерьме, и не в переносном смысле. Я по- прежнему люблю свою жену, несмотря на то что мне пришлось смывать с нее много всякой дряни. Сейчас я взял на себя заботу о тебе, и вместо того, чтобы нанимать чужого человека подтирать тебе задницу, я лучше сделаю это сам. Тебе нечего стесняться. Единственное, кому должно быть стыдно, – это нам с Берил за то, что посмели свалить на чужих людей заботу о собственном отце.
Они добрались до Элмсфорда в час ночи. После пятнадцати часов, проведенных за рулем, Шеп должен был ощущать смертельную усталость. Однако благодаря внезапной возможности увидеть Пембу, воплотить,
