инвалидных креслах с безумными глазами. На них только ночные рубашки, из открытого рта текут слюни, и они рассуждают о том, в чем пойдут сегодня на выпускной бал с Дэнни, поскольку уверены, что на дворе 1943 год. Ты этого хочешь для родного отца? Он никогда тебя не простит, и я тоже.
Лично сам Шеп предполагал, что разница между государственными и частными домами престарелых сильно преувеличена. Он видел много слабоумных стариков и в «Твилайт Гленс», в том числе и с текущими слюнями. Однако Шеп знал совершенно точно, что его отец никогда не будет посещать занятия кружка хорового пения. Тем не менее он знал, что устрашение всегда было для Берил ходовой валютой. Поэтому он признал, что столь ужасная реальность, в красках описанная Берил, может негативно сказаться на отношении отца к жизни. И не стал возражать против того, чтобы оставить его в платном заведении, если сестра так настаивает и готова это оплачивать.
Шеп не возражал, если забота об их отце будет возложена на других. Единственная цель, побудившая его высказать подобного рода предложение, – стремление снять с себя финансовое бремя. Она знала, что надо для этого сделать, Шеп объяснил ей все еще в июле. Чтобы оформить «Медикэйд», необходимо продать дом. Вернее, как намекала Берил, ее дом. Может, Джексон был прав, когда предлагал просто не платить за «Твилайт» и ждать, когда чиновникам надоест ждать и скрипеть зубами, и они отберут дом сами. В конце концов, ни у Шепа, ни у Берил нет права распоряжаться имуществом отца, в их обязанности также не входит оплата его счетов. Однако Шеп Накер не привык к таким аферам. Нарушение взятых на себя обязательств и стремление свалить собственные проблемы на других казалось грубым, безответственным и невежливым поступком. Шеп, как это ни смешно, был таким, каким был. Деньги, вырученные от продажи дома, должны пойти на оплату частного дома престарелых, насколько их хватит. Прощай бесплатное жилье, прощай наследство – именно это и было причиной возмущения, словесное выражение которого доносилось из телефонной трубки.
У Шепа хватило смелости поспорить с сестрой. У него были дурные предчувствия по поводу этих частных заведений и сильно развитое чувство сыновнего долга. Возможно, «Твилайт» все же лучше. Отцу может не понравиться в муниципальном заведении, но он привыкнет там находиться. Кроме того, это позволит Шепу избежать ежегодных выплат в сумме 99 600 долларов, а ведь может произойти так? что он не сможет платить не потому, что плохой сын, а из-за отсутствия денег. Глупо тратить последние накопления на то, чтобы отец остался в том же самом месте: перевести отца, отказаться от пенсии, продать дом. Да, все же в подобной ситуации бездействие может оказаться правильным выходом. Джексон определенно прав: в стране, где на налоги уходит больше половины жалованья, где приходится платить государству за все, от покупки отвертки до права ловить рыбу, человеческая свобода – вещь относительная. Единственное, в чем они свободны, – это в праве разориться.
Шеп звонил отцу дважды в неделю. Он знал: нога заживала, но плохо. До середины ноября телефон, стоящий на его прикроватной тумбочке, не отвечал. Шеп сделал ошибку, что вместо того, чтобы связаться с персоналом клиники, понадеялся, что сможет получить всю необходимую информацию о состоянии здоровья отца от Берил. Она сказала лишь, что папа похудел. Скорее всего, она узнала это по телефону от медсестер, поскольку заявила Шепу, что «объявляет забастовку».
– Ты не можешь настаивать, чтобы я постоянно его навещала. Это нечестно. Не надо сваливать все на меня только потому, что я рядом. Шеп, у меня появляется чувство, что меня используют. Я так не могу. Эти посещения вгоняют меня в депрессию. Начинается монтаж фильма, мне надо больше думать об энергии ци.
– Что ты имеешь в виду, говоря «постоянно навещала»?
– Я в этом не участвую, Шепард. Каждый раз, когда я прихожу, только и слышу вопросы, почему я так долго не появлялась, хотя мне кажется, я была совсем недавно, словно только утром. Если ты считаешь, что для него так важно внимание близких, езди туда сам.
Шеп вздохнул:
– Ты хоть представляешь, сколько у меня дел дома?
– У нас у всех дела. Он и твой отец тоже.
Он пообещал вскоре приехать в Нью-Хэмпшир. Прежде чем они попрощались, Берил воскликнула:
– Да, чуть не забыла, а что происходит с отоплением? Я недавно получила какую-то бумажку, выглядит как приглашение на выборы, кажется от газовой компании.
– Это счет за услуги на твое имя. Я же тебе говорил.
– На мое имя? Отлично, но не думай, что я буду платить. Он еще раз глубоко вздохнул:
– Я не думаю.
– Ты не представляешь, сколько стоит отопление всего дома зимой!
– Представляю. Я годами оплачивал эти счета.
– Слушай, я присматриваю за домом, а в таких случаях все коммунальные расходы оплачиваются хозяевами. Некоторые даже платят за то, чтобы в их доме кто-то жил.
– Ты хочешь, чтобы я назначил тебе зарплату? – поразился Шеп.
Берил уверена, что оказывает большую услугу, живя в отцовском доме. Изобретательность сестры всегда его поражала.
– У меня нет денег платить за газ, и точка. Если ты не хочешь, чтобы у меня на носу появились сосульки или я начала жечь мебель, чтобы согреться, вышли мне чек.
Берил давно научилась пользоваться правом свободного человека быть нищим. Шеп ей завидовал.
Он отправился в Берлин на День благодарения и планировал остаться там только на одну ночь в субботу. Дороги на обратном пути будут загружены до предела, но вечер и воскресное утро, проведенные вместе, могут порадовать отца и дать ему возможность не чувствовать себя брошенным.
«Твилайт Гленс» был далеко не загородным клубом, но выглядел вполне ухоженным; лишь легкий аммиачный запах, смешанный с вязким запахом дезинфицирующих средств, напоминал о том, что здесь содержатся пожилые и больные люди. Как и потемневшие стены клиники «Викториан» из его детства, «Твилайт Гленс» выигрывала от нескольких мрачных штрихов, придававшим скучному зданию своеобразие. Это было похоже на архитектурную лоботомию. Надо сказать, Шеп был впечатлен. Столь совершенный недостаток индивидуальности являл собой основное достижение в физическом мире, так полное отсутствие той самой индивидуальности необходимо для того, чтобы преуспеть в социальной жизни. Коридоры и холлы были украшены горшками с растениями и незатейливыми плакатами. Бежевый линолеум на полу был чисто вымыт. Комнаты были отделаны светлыми панелями из полированного клена. Эффект был фантастический. Невозможно было придумать более безликого фона, не позволяющего разыграться воображению, «Твилайт» не обладал ни одной яркой, запоминающейся деталью, завершали образ пустые разговоры, бесцельно снующие люди, не обращающие на тебя никакого внимания, отчаявшиеся добраться до ванны.
Когда Шеп еще из коридора разглядел отца, тот не лежал в оцепенении и не бубнил про предстоящий школьный бал, а сидел на кровати, в очках для чтения, и что-то внимательно подчеркивал в «Нью-Йорк таймс». Невероятно: ничего не изменилось. Однако когда Шеп подошел ближе и поцеловал отца в щеку, он заметил, как тот ослаб. Он похудел намного больше, чем Шеп мог представить. Он жил в стране, где больше всего людей страдали избыточным весом, а его окружали те, кому грозило истощение.
– О чем пишут? – спросил Шеп, подвигая стул. Тумбочка у кровати была завалена газетными вырезками.
– О том, какие зарплаты получают эти окаянные директоры. Миллионы, десятки миллионов в год! Просто недопустимо. И это когда весь мир голодает.
Шеп мысленно улыбнулся. В отличие от сына, Гэб Накер не избавился от хэмпширского акцента.
– Если тебя это интересует, я не платил себе таких денег, когда управлял «Наком». – Ему сразу удалось подобраться к теме оплаты «Твилайт», которая отца не волновала. Его преподобие пребывал в иллюзиях, что правительство будет заботиться о нем до конца дней.
– Я уверен, что ни один человек не может быть таким крутым специалистом, что стоит десять миллионов в год. Ни одна живая душа, даже президент. Хм, особенно этот президент.
– В принципе существуют определенные рамки, в пределах которых может быть установлено жалованье. – Шеп гнул свою линию. – Так же как и сколько надо платить, чтобы человек жил спокойно.
Отец что-то проворчал и нахмурился. Шеп заметил, что морщин на его лице стало больше, они были
