много вреда. Он подтвердил мне то, о чем я и сам догадывался после чтения наших досье из архивов Штази. Причина была в экономических проблемах ГДР, а точнее, просто в дефиците зимних шин для автомобилей. В середине декабря 1978 года настала, как известно, самая морозная и снежная зима за многие последние годы, и жизнь в далеких частях Восточной Германии остановилась. Пришлось выключить электростанции, солдат бросили на помощь: на добычу бурого угля из карьеров и на расчистку заметенных снегом городов и деревень. Движение большей частью прекратилось, так как очень многие дороги были завалены снегом. Выезжать на машине можно было разве что в самых необходимых случаях и только с зимними шинами или с цепями против скольжения. Сыщики Кратча смогли только 19 января 1979 года добраться до заснеженного местечка для занятий зимними видами спорта в Тюрингском Лесу. Там они к своему удивлению встретили также коллег из службы внешней разведки ГУР, которые тоже искали Хельгу Михновски. Но к тому времени нас всех там уже не было.
После нашего бегства Кратч проводил также поиск нас на западе, но не получил сведений о месте нашего пребывания, которые были бы пригодны для использования. Поэтому также, как он уверял меня, не существовало и «команды возвращения», которая должна была похитить нас.
Кратч и я лично познакомились только во время этого интервью осенью 1994 года (оно вышло под заголовком «Два смертельных врага за одним столом»), но мы чувствовали друг к другу некоторую симпатию и потому еще не раз встречались у него в садовом домике. При этом возникла идея, чтобы Кратч написал мемуары, для чего он однажды летом должен был приехать в Венгрию на озеро Балатон. Я хотел помочь ему в этом. Но затем это намерение неоднократно откладывалось, а потом Кратч заболел и умер в 2006 году.
Этот старый рубака, до конца веривший в идею социализма, был прямолинейней, искренней и открытей некоторых моих бывших коллег по реферату, с которыми я пытался побеседовать впоследствии. По телефону они всегда меня отчитывали, и никто не был готов встретиться со мной лично. Причиной отказа они называли, что я нанес им большой вред не только в служебном плане, но и в личном. Некоторых перевели на другие должности, другим пришлось жить под наблюдением в течение долгих лет. Бывший мой одноклассник по средней школе, который вместе со мной попал в Сектор науки и техники МГБ, вынужден был покинуть министерство, и стал действующим под легендой вне кадров офицером с особым поручением.
Неожиданно открытыми оказывались, напротив, мои бывшие неофициальные сотрудники на Западе, хотя четверо из них были осуждены и попали в тюрьму. Наибольший срок получил Рольф Доббертин («Шпербер») — 6 лет, в то время как профессора Хауффе («Феллоу») приговорили к условному наказанию. Я снова встретился с обоими после падения Стены. Доббертина я посетил в Париже. Он заверял меня при встрече, что он был бы готов оказать мне помощь, если бы только я дал ему знак, что хотел бы установить контакт с другой стороной. Поэтому основной его упрек был, что я не доверился ему. Я встретился и с Райнером Фюлле («Клаусом») во время интервью «Шпигелю». Ему удалось сбежать после ареста и пробраться на Восток, откуда он потом по прошествии некоторого времени возвратился в ФРГ с помощью БНД. Он знал жизнь секретных служб и мог понять мою ситуацию. Мы обменивались нашим опытом спокойно и без боязни прикосновения, так что для посторонних это выглядело так, как будто здесь беседовали старые приятели о совместно пережитых ими приключениях. Длительные размышления и переживания никогда не были в моем характере, как известно, я всегда предпочитал действие.
Однако самый впечатляющий контакт у меня был, наконец, с Маркусом Вольфом. Моя дочь неоднократно встречалась с ним после появления ее книги в 2003 году и рассказала ему также и обо мне. Сначала его первая реакция была недружелюбной: он предпочел бы оставить старые истории в покое и не беседовать со мной. Но я все же получил его номер телефона и позвонил ему. Он вовсе не проявлял недоброжелательности при разговоре со мной и скорее казался заинтересованным. С определенного времени он сам подвергался критическим нападкам некоторых своих бывших коллег по ГУР, после того как в своих мемуарах «Шеф шпионажа в тайной войне» и на последующих мероприятиях весьма критически высказывался о политической ситуации в ГДР и особенно о геронтократах в руководстве СЕПГ. Так как я всегда высоко ценил Маркуса Вольфа, то мне хотелось объяснить ему свое поведение и дать понять, что я ни в коем случае не рассматриваю себя как предателя. Я сказал ему тогда: — Я предал не ГДР и социализм, а тех, кто привел ГДР к пропасти, тех, у кого на первом месте всегда стояла догма партийной диктатуры, кто не терпел никакой критики и лишил прав народ. Он совершенно согласился со мной в этом вопросе, и мы договорились, что однажды встретимся в Будапеште. Но во время одного из последующих телефонных разговоров, когда среди прочего мы обсуждали время его визита, я совершил ошибку, спросив его об одном конкретном историческом деле. Меня заинтересовала венская резидентура и загадочная гибель корабля «Лукона». Но от этого вопроса у Вольфа, очевидно, возникло впечатление, что я собираюсь выспрашивать его, возможно, даже выведывать информацию по чужому поручению. После этого он прервал со мной связь. На звонки мне всегда отвечали, что его нет дома. На письмо, в котором я попробовал объяснить ему в чем дело, я не получил ответа. Возможно, что ему посоветовали с третьей стороны избегать контактов со мной. Он, как и Кратч, умер в 2006 году, и мы с ним так больше и не встретились.
ПОСЛЕДСТВИЯ ДЕЛА «ЛУКОНЫ»
Моя прежняя жизнь еще раз настигла меня в середине девяностых годов перед переездом в Будапешт. Со мной как с руководителем управления активами представительства «Голдман Сакс» во Франкфурте — на — Майне связалась адвокат по экономическим вопросам г — жа доктор Карин Лаузен. Но речь шла не о спорной международной финансовой сделке банка, как я предположил сначала, а о деле «Луконы», том самом скандале, который в семидесятые годы потряс Австрию и стал теперь предметом рассмотрения также и немецкого суда. 23 января 1977 года следующее под панамским флагом грузовое судно «Лукона» взорвалось неподалеку от Мальдив и затонуло в Индийском океане. При этом шесть из двенадцати членов экипажа погибли. Зафрахтовал корабль венец Удо Прокш — подставное лицо, и, собственно, дизайнер и владелец клуба, а также сомнительная фигура в тех сделках между Западом и Востоком, когда нужно было обойти эмбарго, человек с лучшими связями в политике. На «Лукону» якобы должны были погрузить установку для обогащения урановой руды, которая была застрахована на 212 миллионов австрийских шиллингов (15,4 миллиона евро). Тем не менее, у австрийской федеральной страховой компании «Бундеслэндер Ферзихерунг» (BLV) было подозрение, что на борту был только бесполезный металлолом, потому она отказалась выплачивать страховку и начала процесс по обвинению в страховом мошенничестве. Прокш, которого долгое время прикрывали его друзья в политических сферах, после сенсационных журналистских расследований, наконец, предстал перед судом и был приговорен в 1992 году к пожизненному заключению за убийство шести моряков.
Затем его сообщник Ганс — Петер Даймлер, отпрыск знаменитой династии автомобилестроителей, предстал перед судом в Киле, и последовал длившийся более пяти лет один из самых дорогих процессов в судебной истории ФРГ, в ходе которого обсуждались также вещи, которые касались меня. Речь шла о роли в этом деле разведывательных служб, в частности венской резидентуры Главного управления разведки. О ней я во время моего перехода тоже доставил на Запад определенную информацию, и связанные с нею лица фигурировали во внутренних списках потерь МГБ.
Адвокат Лаузен искала тогда оправдательный материал для Ганса — Петера Даймлера и хваталась за любой мыслимый след. Существовала версия, что грузовое судно было взорвано не изнутри с целью страхового мошенничества, а было торпедировано снаружи. Гипотеза исходила из того, что по фальшивым товарным накладным на самом деле изначально на борт должны были попасть большие партии высокотехнологических товаров, которые Восточный блок хотел получить, обойдя западное эмбарго. Американцы узнали об этом и поэтому перехватили корабль и потопили. Согласно другой версии с грузом «Луконы» были, как известно, связаны фиктивные сделки, и официальные западные органы должны были поверить, что спрятанные на корабле компьютерные устройства действительно погибли в море, тогда как на самом деле их секретно отправили на Восток сухопутным путем. Во всех этих случаях непосвященный Даймлер, который не знал о настоящей подоплеке при подписании договора страхования для Прокша, представлялся как жертва пешки.
