Новогрозненское — не город Грозный и не город Гудермес, для восстановления которого снова откроется денежный мешок.
Просто селение, село, которых так много по всей России.
Перечитав репортаж и написанный спустя две недели комментарий (они для меня — одно целое из 96-го), я не стал в них менять ни одного предложения.
Включая последнюю фразу: «Чтобы Россия выиграла, Россия должна проиграть эту войну», за которую кто-то из жириновцев злобно рыкнул на меня в Госдуме, а кто-то из более спокойных посоветовал не забывать, что сейчас мое слово уже не просто журналистское, а депутатское.
Хотя по сей день не могу отыскать этого различия в самом себе.
Да, в декабре 1995 года я был избран в Госдуму от фракции «Яблоко» и снова пошел в депутатство — только теперь это было уже в Российской Федерации.
То есть второй раз шагнул в одно и то же море.
Хотя нет. И море стало другим, и цвет у него какой-то не такой, и чайки говорят на похожем, но не всегда понятном языке.
Ну ладно… О том, что хотел бы добавить к тому репортажу января 96-го.
Во-первых, я впервые ехал в Чечню в качестве депутата, члена Комитета по безопасности Госдумы, чтобы увидеться с Масхадовым, с нашими военными и, самое главное, выяснить судьбу наших пленных.
В ту поездку со мной попросились несколько журналистов: Саша Климов из «Эха Москвы», Юра Снегирев из «Известий», Сергей Кешишев из АТВ вместе с оператором и двое коллег из «Нью-Йорк Таймс».
Да, еще один человек слезно умолял его взять, чтобы заснять эти, как он считал, «исторические» приключения.
Назову его — Константин Д.
История нашего знакомства очень занятна.
Ранней весной 91-го года, незадолго до известных событий, он появился у меня дома и несколько часов наговаривал на диктофон историю своей жизни, начиная аж с середины тридцатых, со дня своего рождения. Главное в его биографии — практически с юности он был завербован КГБ в качестве агента, кем оставался и ко времени нашего знакомства. Но самое пикантное заключалось в другом: Константин Д. являлся личным шофером английского посла, притом действующий посол был для него уже седьмым.
История, сами посудите, для журналиста была фантастической, и я сказал Константину, что как только он скажет «можно», я тут же опубликую материал в «ЛГ».
Именно три кассеты с записью этой беседы я взял с собой 19 августа, когда на рассвете мне спешно надо было покинуть дом.
Две статьи были опубликованы в «Литгазете» осенью 91-го.
Когда вышла первая часть нашего диалога, разразился колоссальный скандал, прежде всего в Англии.
Я это почувствовал и сам, когда, приехав в редакцию, застал на пороге своего кабинета целую толпу английских коллег с микрофонами, блокнотами и телекамерами. Тогда же, помню, Питер Прингл из «Индепендент» рассказал мне, что целая толпа журналистов — и не только англичан, американцев, канадцев — приехала в английское посольство на Софийской набережной в надежде встретиться с самим Константином, но дальше ворот никого не пустили: у посольства была выставлена усиленная охрана.
Я волновался: что там с самим Константином, где он? как? Но связаться с ним в тот день не было никакой возможности.
Он позвонил мне сам поздно вечером и рассказал, что его целый день прятали от журналистов в дальних комнатах посольства.
— Посол очень расстроен, — сказал Константин. — Он мне сказал: «Ну был агентом и оставался бы им! Зачем было поднимать скандал вокруг этого!»
Ну а потом, когда вышла вторая часть… Большая пресс-конференция, множество интервью и т. д. и т. п.
Естественно, и судьба Константина резко изменилась. Из посольства ему пришлось уйти. Надо было зарабатывать деньги — он стал снимать на любительскую камеру свадьбы и другие торжественные события. Но его уже захлестнули всякие политические события, и я помню, как он прискакивал ко мне с пугающими предложениями.
Почему я об этом рассказываю? Поймете дальше. А пока вернемся в Чечню, куда впервые я поехал в качестве депутата да еще с целой журналистской оравой, так что приходилось постоянно беспокоиться, как бы ни с кем ничего не случилось.
Помню, попросил Виктора Илюхина (он был председателем Комитета по безопасности) дать мне с собой что-то вроде верительной грамоты от Думы, то есть написать на листе бумаге некий текст, который служил бы нам пропуском на чеченских дорогах. Прежде всего для наших — не для чеченцев. И еще я решил нацепить депутатский значок: это скорее всего был детский, чем взрослый, политический жест.
В Махачкале нас поселили в санатории КГБ, прямо на берегу Каспия, и потянулись томительные дни и часы ожидания.
Дело в том, что Багаутдин Магомедов (в то время — член дагестанского парламента и руководитель регионального «Яблока») сказал:
— Без Надыра ехать бессмысленно, а его в городе нет. Он сейчас в горах.
Наутро — «Он в Нальчике». Через пять часов: «Будет завтра». Завтра: «Приедет в середине дня». Я начинал потихоньку злиться, хотя за все свои долгие журналистские годы должен был привыкнуть к бесконечным ожиданиям и долгим тоскливым дорогам.
— Да что мы, без этого Надыра не можем и шагу сделать? — нервно спрашивал я Багаутдина.
— Трудно будет, очень трудно, — сокрушенно отвечал он. И в самом деле, Надыр Хачилаев для Дагестана был фигурой знаковой. Представитель богатого клана (его брат, например, был в то время министром рыбного хозяйства), он — бывший спортсмен — сумел стать председателем Союза мусульман России, переиграв путем хитрых интриг представителя Татарии.
Помню, как поразил меня его дом, когда я попал туда в первый раз. Какой дом — целая крепость! Высоченный забор, многочисленная охрана, уходящие высоко вверх, как в замке, своды, стены, увешанные оружием, люди, старые и молодые, беспрерывно снующие туда и сюда, женщины, шелестящие платьями где-то в необъятных пространствах владений Надыра. И, главное, атмосфера какой-то таинственности, застывшая в воздухе.
В общем, тот еще домик!
«Где же этот чертов Надыр?» — что-то такое хотелось мне сказать огромному, как шкаф, охраннику, открывшему нам дверь в крепостной стене. Но спросил, естественно, по-хорошему.
— Он знает, знает… Еще немного подождите… — ласково проговорил какой-то парень, представившийся помощником Надыра.
Но больше ждать было невозможно: ребята-журналисты уже изнывали от ожидания, а я злился.
— Все! Едем сегодня! — сказал я Багаутдину, и тот обреченно вздохнул… Он позвонил кому-то, подъехала еще одна машина, чтобы вся наша орава уместилась.
Дагестанский блокпост, взорванный мост, объездная дорога, снова блокпост, Чечня…
Уже смеркалось…
— Нет, сегодня не успеем… Темно… Никого не найдем… И мало ли что может случиться… Может, вернемся? — спросил или, скорее, уныло попросил Багаутдин.
— Ну что, ребята? Как? — спросил я своих спутников.
