Боев нет. А люди гибнут каждый день.
Обстрелы, фугасы… Даже в гудермесской комендатуре, на складе боеприпасов, обнаружили фугас. Но обнаружить удается не всегда.
Сколько сегодня боевиков «в строю»?
— Банды — во всех районах, — говорит генерал-лейтенант Евгений Абрашин, командующий группировкой ВВ на Северном Кавказе.
У Масхадова — примерно 250 человек. У Басаева — 300–350, у Хаттаба (вернее, у тех, кто сменил «черного араба» после его гибели) — примерно 500, у Бараева — до 600…
По словам наших командиров, масхадовской армии, как таковой, больше нет, то есть нет единого управления. Способны к партизанским операциям? Да, конечно. К активным боевым действиям — нет.
Цифры: 250, 300, 500 — вовсе не означают, что все эти бойцы разбиты на роты или батальоны. Нет, большинство из них давно уже в своих селах. Они, как говорят наши спецслужбы, «легализовались». Но есть еще одна странная вещь в этой войне, о которой я не могу не рассказать.
Все время хочется поименно назвать, кто же виновен в такой кровавой жатве этой войны? Сейчас я знаю, кто. Их двое: Квашнин и Масхадов.
Помните атаку на Григория Явлинского, когда — после событий в Дагестане — он предложил остановить наши войска на Терекском хребте и не идти дальше? Ведь погибнут тысячи… Что только тогда на него не навешали!
А оказывается, такого же мнения придерживалось и большинство генералов. Да, остановиться. Да, блокировать не лояльные к России чеченские районы. Незачем брать Грозный, жертвуя жизнями солдат и офицеров…
Тогда верх взял Квашнин, «сладкоголосый соловей», как зовут его в армии, нашептавший кандидату в президенты, что «замочить террористов» необходимо для политической победы…
А с другой стороны — Масхадов.
Оказалось (уж поверьте достоверности этой информации), что Басаев и Хаттаб были против обороны Грозного. Но для Масхадова важно было сохранить столицу, чтобы чувствовать себя президентом.
Вот и доигрались. За одну лишь ночную атаку, в которой полегло 26 ребят из знаменитой Софринской бригады, кто ответит?
…Что-что, а этого я не мог представить… В Старопромысловском районе Грозного, в развалинах бывшего большого города, — парад Софринской бригады.
Аркадий Баскаев настолько гордился своим детищем, что мы дважды — вне официальной программы — побывали в Софринской бригаде. В последний раз — уже на пути в Моздок: бригада отмечала свой юбилей.
Зажгли вечный огонь в память о павших. Стояли навытяжку, когда вся бригада построилась на свой маленький парад. А когда подняли третий тост — чтобы помянуть друзей, начальник штаба бригады, оставшийся за командира, волнуясь, сказал: «Мы испекли каравай».
И солдат внес каравай…
А знали бы вы, как они там живут, на развалинах нефтехимической станции (если я не ошибся в названии этих руин)…
В Урус-Мартане, в батальоне, куда мы приехали, чеченские дорожники укладывали асфальт.
Мы подошли к ним:
— Как вы жили раньше? Как живется сегодня?
Оказалось, что раньше эти люди чувствовали себя… федералами — пока им платили из ростовского управления по строительству дорог.
При Масхадове они получали пятьсот рублей. Сейчас — о бещали заплатить три тысячи.
— Басаев хвастался, что получил от Березовского два миллиона долларов… Понастроили себе домов… Ну а мы-то кто для них? — сказал мне чеченский мужик.
И добавил:
— Как в кино. Красные придут — грабят. Белые придут — грабят…
Мы понимающе кивнули. В Гудермесе встретился с командующим Приволжским округом внутренних войск:
— В Аргуне наших мужиков заставляют охранять какие-то нефтяные скважины. Кто приказал? Какой- то глава администрации. Буду разбираться…
А я тут же вспомнил статью Ани Политковской из «Новой газеты» о чеченском черном нефтяном бизнесе и о том, кого заставляют его охранять.
У нашего коллеги по Госдуме, Николая Овчинникова, бывшего начальника Екатеринбургской милиции, была в тот день своя отдельная программа: визит к местным милиционерам. Он рассказал: бывшие опера и следователи вышли из подполья, чтобы выполнять свою милицейскую работу, которой они обучились еще в советское время. И что? Выполняют, даже преступления раскрывают. Но доверие к чеченской милиции — как со стороны местного населения, так и со стороны федеральной власти — восстанавливается очень трудно. Запомнился факт из грозненской уголовной хроники, о котором рассказал Овчинников. Вот запись в оперативном журнале:
«Неизвестный бэтээр каждый вечер приезжает на мебельную фабрику. За данью…»
Как в Москве… Только там до бэтээров еще не дошло.
В том же Гудермесе мне рассказали, что самый чистый бензин — у Кадырова, нового ставленника нашей Москвы.
Однажды пытались уничтожить подпольные нефтяные заводики в Гудермесе. Это стоило жизни российскому полковнику.
Все играем, правительственные ребята…
И — напоследок.
Российская армия, при своей полной бедности, вооружила в Ведено батальон в 600 человек, состоящий из одних чеченских парней.
Может быть, это наша новая концепция?
И хотя генерал Баранов, командующий объединенной группировкой, объяснял нам, что это, в принципе, здорово и что Минобороны дало им только легкое оружие, я так и не мог понять, почему он лжет?
Дали и гранатометы, и минометы. И — когда пытались пройти в Ведено ребята из Саратовского спецназа — они были блокированы своими же чеченскими коллегами. Впоследствии у одного из этих минобороновских «бойцов» изъяли автомат, из которого было совершено убийство в Астрахани, а сам «боец», как оказалось, с 8 5-го года находился в розыске.
Ведено и поныне является местом, где находят себе приют лидеры боевиков.
За счет бюджета Минобороны. Под руководством Супьяна Тарамова, президента московского «Старк- банка».
Странная квашнинская идея…
Потому-то чеченская история — постоянное продолжение истории московской.
…Я не узнал «Северный», главный аэропорт Грозного.
Его больше нет. Хотя осталась взлетная полоса. Само здание уже не поддается восстановлению.
Последний раз я улетал отсюда года два назад, в сердцах прервав переговоры с Казбеком Махашевым об освобождении наших военнопленных.
Помню, провожал меня до трапа юный чеченский автоматчик, которого мне выделили тогда для охраны.
Мы успели уже привыкнуть друг к другу за эти дни.
— Привезите мне камуфляж, — вдруг попросил он.
— Какой камуфляж! Тебе учиться надо…
— Нет… Я буду воевать. Всегда воевать…
Где он сейчас, этот пацан?
