– Нет.., и вы это хорошо знаете… Я люблю только вас.., я всегда любила только вас.., эта любовь сильнее жизни и смерти.., без вас сердце мое не выдержит…
Он хотел оттолкнуть ее, но не смог, боясь показаться слишком грубым. Она с такой силой прильнула к его коленям, что он ощутил тепло ее рук, обнявших его ноги.
Он старался избегать ее полного мольбы взгляда, но не мог не слышать ее взволнованного голоса. Из всех произнесенных ею бессвязных слов только одно обожгло его: «Мой любимый!» Он считал себя непоколебимым, и вдруг его расстрогал нежный призыв и неожиданный жест этой гордячки, ставшей на колени перед ним.
– Я знаю, – сказала она глухим голосом, – их поступки должны быть наказаны смертью.
– Тогда мне совершенно непонятно, сударыня, почему вы так упорно выступаете в их защиту и особенно почему вас так волнует судьба мятежников, если вы действительно осуждаете их предательство?
– Если бы я сама знала! Я чувствую себя связанной с ними, несмотря на их заблуждения и измену. Может быть, потому что в свое время они спасли меня, а я помогла им покинуть Ла-Рошель, где их ожидала гибель. Я жила среди них, мы делили хлеб. Если бы вы знали.., какой несчастной я была, когда мэтр Берн приютил меня. В стране моего детства за каждым деревом, каждым кустиком прятался враг, готовый на все, лишь бы погубить меня. Я превратилась в животное, которое беспощадно травили и предавали буквально все…
– Неважно, что было раньше, – жестко сказал он. – Прошлые заслуги не оправдывают нынешние проступки. Вы – люди, за которых я несу ответственность и на корабле, и на этих землях, – должны подчиняться только тем законам, которые издаю я. Вам, как женщине, трудно понять, что дисциплина и справедливость должны уважаться, иначе воцарится анархия, и я не создам ничего великого, ничего прочного, оставив после себя только бесцельно растраченную жизнь. На этой земле нельзя быть слабым.
– Речь идет не о слабости, а о милосердии.
– Это противопоставление таит в себе опасность. Такой альтруизм может ввести вас в заблуждение, и вам он не идет.
– А какой вы надеялись увидеть меня? – возмущенно воскликнула Анжелика. – Жестокой? Злой? Беспощадной? Да, несколько лет тому назад я была полна ненависти. Но теперь я так не могу… Я не хочу больше зла, Жоффрей. Зло – это смерть, а я люблю жизнь.
Он пристально посмотрел на Анжелику.
Этот крик ее души окончательно разрушил его оборонительные порядки.
Во время всех последних событий его не оставляла мысль об Анжелике, о тайне его любимой женщины. Теперь он был уверен, что в ней не было ни притворства, ни расчета. Повинуясь обычной женской логике, своеобразной, но безошибочной, она требовала, чтобы он принимал ее такой, какой она была теперь. Вряд ли ему действительно хотелось встретить в ней честолюбивую, злую, сухую эгоистку.
Что дала бы ему сейчас любая из тех женщин, которые живут только для себя, какая-нибудь капризная, фривольная, расфуфыренная маркиза, ему – авантюристу, собравшемуся еще раз сыграть ва-банк, посвятив свою жизнь освоению новых земель?
Какое место следовало предоставить в этой жизни той, прошлой Анжелике, тому очаровательному юному созданию, которое вошло в этот полный соблазнов век с горячим желанием испытать свое женское оружие, и той женщине, тоже из прошлого, которая, покорив сердце короля, избрала извращенный двор местом своих деяний и подвигов?
Дикий, суровый край, куда он ее привез, нуждался не в мелочных и пустых сердцах, а в самопожертвовании. У нее оно было, это самопожертвование. Он читал сейчас это в ее взгляде, удивительном для женщины, чьи глаза встречались с глазами стольких великих мира сего и околдовывали их. И все же судьба решила в конце концов, что она будет принадлежать ему?!
Ожидая его приговора, не зная его мыслей, она не отрывала от него глаз.
Жоффрей же думал: «Самые прекрасные глаза в мире! Заплатить за такие тридцать пять тысяч пиастров было не так уж дорого. Их сияние покорило короля… Их силе подчинился кровавый султан».
Он опустил руку ей на лоб, словно боясь уступить мольбе ее глаз, затем медленно погладил ее по волосам. Да, время посеребрило их, но какой прекрасной оправой стали они для изумрудного свечения ее глаз. Воистину, такой оправе позавидовали бы богини Олимпа.
Втайне он восторгался ее способностью сохранять красоту в любых испытаниях – и когда у нее было тяжко на сердце, и когда бушевала буря, и когда она предавалась любви.
Ему пришлось так долго открывать ее и привыкать к ней. Прежний опыт общения с женщинами ни в чем не помог ему лучше понять ее, так как подобной женщины он никогда ранее не встречал. Ему не удавалось познать ее не потому, что она низко пала, а потому что она необычайно высоко поднялась. Все объяснялось этим.
Она могла носить самую грубую, рваную одежду, явиться перед ним растрепанной и промокшей, или подавленной и усталой, как сейчас, или же обнаженной, слабой и покорной, как в ту ночь, когда он сжимал ее в своих объятиях, а у нее из глаз лились слезы, которых она не замечала, – все это не имело значения. Она всегда оставалась прекрасной, как источник, к которому можно припасть и утолить жажду.
Никогда больше он не сможет жить в одиночестве, никогда.
Жизнь без нее стала бы для него непосильным испытанием. Даже сейчас он не мог примириться с тем, что она находится на другом конце корабля. Теперь он был потрясен, видя, как вся дрожа, она лежит у его ног.
Одному Богу известно, что ему было бы совсем нелегко повесить «ее» протестантов. Конечно, все они себе на уме, но им нельзя было отказать ни в мужестве, ни в выносливости, и они, в конечном счете, заслуживали лучшей участи. Тем не менее, наказать их было необходимо. За всю свою полную опасностей жизнь он много раз убеждался в том, что слабость – причина тяжелых неудач и бесчисленных поражений. Чтобы спасти человеческую жизнь, надо вовремя отсечь загнивающий орган.
В наступившей тишине Анжелика продолжала ждать.
Рука, ласкавшая ее волосы, заронила в ней надежду, но она не вставала с колен, зная, что не
