После долгих и мучительных размышлений он решил быть более осмотрительным, более суровым и, посоветовавшись с бароном д'Арребу, попытаться раскрыть в Анжелике дьявольскую сущность… если она в ней есть.
Глава 10
Снова на Вапассу словно опустилась долгая ночь. Ночь, которая продлилась шесть дней. Снег и ветер объединили усилия, чтобы задушить форт в своих вихрях, и даже тонюсенький луч света не мог пробиться через залепленные снегом, ставшие совсем непроницаемыми окна. Открыть дверь – даже от этого пришлось на несколько дней отказаться. Ветер загонял обратно в трубы каминов клубы дыма, и люди задыхались без свежего воздуха. Однако форт стоял неколебимо – Вапассу оказался надежным убежищем, несмотря на то, что резкие порывы ветра то и дело заставляли трещать его крышу. Дубовые стропила с ровно обтесанными боками словно приросли одно к другому и не предали хозяев Вапассу.
Все теснились в тепле дома, жались друг к другу. И вот как раз во время этой долгой ночи одну из лошадей, вороного жеребца, утащили волки.
И тогда граф де Пейрак принял решение прирезать Волли. Конюшню и сарай разрушила непогода, и лошадь негде было держать, нечем было кормить, да и люди находились на грани голода.
Жоффрей де Пейрак не мог простить себе, что в надежде на несбыточное чудо не сразу решился на этот шаг. Уж он-то знал, что их запасы мяса подходят к концу и, даже если бы они смогли целыми днями охотиться, все равно мало вероятно, что они сумели бы прокормить всех. И теперь потеря жеребца делала угрозу голода еще ощутимее.
Узнав о решении мужа, Анжелика ничего не сказала. Да и что говорить, если жизнь сама выдвинула свои неотложные требования и произвела переоценку ценностей. Сколько сил положили они на этих лошадей! Одно то, что они сумели привести их в глубь страны, приобрело в их глазах какой-то символический смысл, и потому спасти, сохранить их казалось всем чрезвычайно важным.
Теперь же речь шла о спасении жизни людей. Уже не о том, быть или не быть лошадям в верховьях Кеннебека, а о том, быть или не быть там де Пейраку и его людям.
Все молчали. Была в этом незаслуженном поражении великая горечь: они не сумели сделать все, что задумали. Но Анжелика утешала себя: ведь нельзя же требовать, чтобы любое дело всегда шло без сучка без задоринки, и нельзя дойти до намеченной цели, ничем не пожертвовав в пути.
Но горечь исчезла, смытая огромной волной радостного возбуждения, которое захлестнуло ее, когда она увидела, что может напоить больных и выздоравливающих наваристым бульоном, укрепить их силы, и в течение нескольких дней обилие свежего мяса и запах жаркого вознаграждали изголодавшиеся желудки и пробуждали в людях веселость, пусть немного нервозную, но наверняка помогавшую им восстанавливать силы и запасаться терпением.
Разве могла когда-нибудь Анжелика хотя бы в мыслях своих допустить, что наступит такой день, когда она будет есть свою лошадь! Для человека знатного происхождения лошадь никогда не стояла в одном ряду с другими домашними животными, которых можно было послать на бойню: с быком, с бараном или с коровой. Лошадь всегда была другом, другом с самого раннего детства, верным товарищем в прогулках, в путешествиях, в войне.
В иное время Анжелика испытала бы дикий ужас, оттого что ест лошадь, ибо для нее это было равнозначно каннибальству.
Именно то, как каждый из обитателей Вапассу отнесся к этому, особенно подчеркнуло разницу в их происхождении. Большинство из них даже не нахмурились. Они лишь сетовали, что пришлось положить столько труда, чтобы привести лошадей в Вапассу, а теперь они вынуждены забивать единственную кобылу. Но ничего, придет время, и здесь снова появятся лошади. Они все начнут сначала и доведут до победного конца. Да, их огорчала потеря кобылы, но они не испытывали того внутреннего сопротивления, какое может испытать дворянин, для которого лошадь как бы составляла неотъемлемую часть его самого.
Наверно, потом Анжелика еще не раз вернется мыслями к этому дню, но пока она слишком устала, чтобы предаваться размышлениям. Зато она ясно видела, как у Онорины вновь округляются щечки, как все оживают, и она начинала лучше понимать, почему индейцы обожествляют церемонию еды и почему их обычай собираться вокруг огня с друзьями, чтобы устроить табаги note 8, носит поистине религиозный характер.
Глава 11
Анжелика смотрела на слиток золота, который она держала в руках. Это было ее золото. Граф де Пейрак вручил его ей, как и другим, как и всем «своим людям», в ночь богоявления… И вот сегодня она решила привести в исполнение то, что давно уже замышляла в сердце своем.
Дав обет, если их минует черная оспа, поставить целую связку свечей всем святым рая, она хотела теперь пожертвовать этот слиток золота храму Сент-Анн де Бопре, о котором канадцы часто упоминали.
Храм был воздвигнут бретонскими моряками, спасшимися во время кораблекрушения на берегу реки Святого Лаврентия, и, как говорят, в нем происходят многие чудеса.
Войдя в этот послеполуденный час в залу, Анжелика подумала, что момент благоприятный, ибо барон д'Арребу и граф де Ломсни были там одни: они сидели за столом, углубившись в свои молитвенники.
Анжелика подошла к ним, положила на стол перед ними слиток и поведала о своих намерениях.
Она надеется, что викарии прихода используют это золото по своему усмотрению – может, на покупку риз и церковного облачения для священников, чтобы служба была еще более пышной, а может, для росписи прекрасного главного алтаря или стен четырнадцатью сюжетами «Пути на Голгофу». Она просит только, чтобы ее имя было выбито на церковной стене, на плите белого мрамора, рядом с именами других, тоже выполнивших свой обет. Этот вклад – ее благодарность небу, которое отвратило от них ужасную болезнь.
Оба знатных канадца рывком вскочили и отпрянули от нее с такой поспешностью, что барон д'Арребу даже опрокинул стул. Они с ужасом смотрели на золото, которое мягко поблескивало перед ними на столе.
– Это невозможно, – пробормотал барон. – Никогда в Квебеке не согласятся принять это золото, если узнают, откуда оно и особенно кто именно прислал его в дар.
– Что вы хотите сказать?
